Теперь они уже не сомневаются, что, с биологической точки зрения, Дети – вовсе не их дети, но все женщины претерпели тяготы и муки, вынашивая их, так что даже если они с отвращением относятся к факту имплантации (а с некоторыми дело обстоит именно так), то все равно между женщинами и Детьми существуют некие узы, которые не могут быть так просто разорваны и позабыты. Есть и другие женщины – возьмите, например, мисс Огл. Даже если бы у Детей были рога, хвосты и раздвоенные копыта, мисс Огл, мисс Лэмб и еще кое-кто все равно боготворили бы их. От мужчин же в наилучшем случае можно ожидать лишь снисходительного терпения.

– Все это очень сложно, – сказал мистер Либоди. – Тут ведь по живому режутся установившиеся семейные связи. Вряд ли найдется хоть один мужчина, которому сам факт существования Детей не был бы противен. Мы все время старались сглаживать острые углы, и, пожалуй, только этого нам удалось добиться. А в глубине все время что-то тлело.

– И вы думаете, что случай с этим Паули сыграет роль сквозняка, раздувающего огонь?

– Очень может быть. А если не этот случай, то какой-нибудь другой, – глухо сказал мистер Либоди. – Хоть бы что-то предпринять, пока еще не поздно.

– Ничего не поделаешь, старина, – отозвался Зиллейби. – Я говорил вам это и раньше, теперь пришло время убедиться в моей правоте. Вы творили чудеса, стараясь добиться худого мира, который лучше доброй ссоры, но ничего прочного ни вы, ни мы сделать не смогли и не сможем, ибо инициатива находится не в наших руках – она в руках Детей. Думаю, я понимаю их не хуже любого другого. Я учил их и изо всех сил старался понять их психологию еще с тех времен, когда они были ползунками, но практически почти ничего не достиг; тот же результат у преподавателей в Грейндже, хотя они всячески скрывают это из самолюбия. Мы даже не можем предвосхитить реакцию Детей, ибо не понимаем – разве что в самом общем виде, – чего они хотят и о чем думают. Между прочим, а что с тем парнишкой, в которого стреляли? Ведь его состояние может сыграть ключевую роль в дальнейшем развитии событий.

– Они не разрешили его увезти. Машину «Скорой» отослали обратно. За ним ухаживает доктор Андерби. Предстоит извлечь довольно много картечин, но доктор думает, что все обойдется, – ответил викарий.

– Надеюсь, что мнение доктора подтвердится. Если же нет – боюсь, на нас обрушится кровавая вендетта, – отозвался Зиллейби.

– У меня такое впечатление, что это уже случилось, – мрачно заявил мистер Либоди.

– Пока еще нет, – стоял на своем Зиллейби. – Для вендетты требуются две стороны – пока же агрессия исходит только от деревни.

– Уж не собираетесь ли вы отрицать тот факт, что Дети убили двух мальчиков Паули?

– Не собираюсь. Но это не агрессия. У меня ведь есть кое-какой опыт общения с Детьми. В первом случае их действия были автоматической реакцией – ударом на удар, – когда был ранен один из них. Во втором – самозащита. Не забывайте, что у Дэвида была двустволка, то есть один патрон в запасе.

В обоих случаях реакция Детей была слишком жесткой, я согласен, но по сути своей – это было ответное, а не преднамеренное убийство. Оба раза их спровоцировали, а вовсе не они выступили в роли агрессора. Если говорить по правде, то именно Дэвид Паули пытался совершить преднамеренное убийство.

– Если кто-то собьет вас машиной и вы убьете его за это, – воскликнул викарий, – это, я полагаю, и будет предумышленным убийством, которое, как мне кажется, можно рассматривать и как провокацию. Ведь Дэвид Паули был спровоцирован. Он ждал от закона правосудия, но, когда закон обманул его надежды, он взял отмщение в свои руки. Разве это предумышленное убийство? А не есть ли это попытка добиться справедливости?