Совсем того! - Жиль Легардинье (2011)

— Вот именно, — согласился Блейк.

— Встретив испанца, мы говорим ему «Оле», а с итальянцем заводим беседу о пицце, мафии и Венеции. У вас то же самое?

— Полагаю, да, потому что, когда задумываешься о французах, сразу представляешь себе лягушку в берете и с багетом, которая злится, пытаясь противопоставить себя другим лягушкам, гораздо большим, чем она сама. Но мы ошибаемся, вы совсем не похожи на лягушек.

— К тому же никто уже давно не носит беретов… А знаете, какими мы видим вас?

— Скажите.

— Педантичными, манерными, коварными, думающими только о себе.

— Спасибо.

— Не за что. А еще вас считают несексуальными…

— Несексуальными?

— Говорят, чтобы узнать, сколько раз англичанин занимался любовью, надо просто посчитать, сколько у него детей.

— Бедный я, бедный, у меня одна дочь! А каким животным вы нас представляете?

— Англичанин — это и есть разновидность животного… Блейк расхохотался:

— Моя жена была француженка, но она ничего такого мне не говорила.

Вернулась Юпла с палкой в зубах.

— Отдай нам, — сказал ей Манье. — Иди погоняй кроликов с белками.

Видя, что хозяин не хочет ею заниматься, собака повернулась к Блейку. Она положила палку к его ногам и чуть отошла назад, виляя хвостом. Эндрю поднял палку:

— Вы сговорились, чтобы не дать мне сосредоточиться, да? Он перебросил палку через соседние кусты. С быстротой молнии собака устремилась за ней.

Манье прислушался:

— Слышите, колокольчик звонит?

— Нет, не обратил внимания. Так мы играем?

Манье двинул слона сквозь образовавшийся коридор из пешек. Блейк хотел было что-то сказать по этому поводу, но воздержался. Манье продолжал:

— Должен вам признаться, меня поражает то, как вы говорите по-французски. Без ошибок, каждое слово на своем месте…

— Благодарю вас.

— На вашей прошлой работе вы много практиковались во французском?

— Нет, но я много читаю. Диана любила книги, и я часто перечитываю те, которые ей особенно нравились.

Блейк ожидал, что Манье спросит, что это за книги, но не учел склонности Филиппа к неожиданным поворотам мысли.

— И еще одно меня изумляет, — продолжал он, — я ни разу не слышал от вас ни одного ругательства…

— Я считаю, что они бесполезны.

— Вы никогда их не употребляете?

— Стараюсь избегать.

— И вы никогда никого не оскорбляете?

— Можно проявить силу и без оскорблений. Иногда самое корректное высказывание может задеть больнее, чем ругательство. Бранные слова теряют смысл, потому что люди бросаются ими как попало.

— Пожалуй, вы правы. Но я считаю, что богатство языка определяется, кроме всего прочего, разнообразием его бранных слов. Во французском у нас их длинный список. Прямо-таки арсенал средств, от, можно сказать, безобидных до самых что ни на есть грубых. Вы можете обозвать того, кто вас достал, идиотом, кретином, придурком, уродом, а в случае чего перейти и к высшему пилотажу. Если хотите, я могу вас кое-чему научить для расширения, так сказать, кругозора. Я уж не говорю про тяжелую артиллерию — это когда в дело идет ваша родословная… Хотите?

— Спасибо, Филипп.

Со стороны дорожки прозвучал голос, от которого они оба вздрогнули:

— И во что же это вы играете?

Появилась Одиль — красная, запыхавшаяся, явно чем-то встревоженная.

— В шахматы, благородная игра, — ответил Манье.

— И ругаетесь при этом как первоклашки?

— А вы, — обратилась она к Блейку, — конечно, не слышали колокольчика?

— Филипп мне что-то говорил про колокольчик пару минут назад.

— И вам не пришло в голову, что вы можете понадобиться Мадам?

— Я не знал, что должен реагировать на такого рода сигналы. В любом случае я отказываюсь отзываться на звонок. Но всегда к услугам, когда меня зовут.

— Вот идите и объясните все это Мадам, она ждет вас уже битый час.

27