Трон и плаха леди Джейн - Элисон Уэйр (2006)

Сайонское аббатство, Миддлсекс, июнь 1553 года.

Я просыпаюсь в незнакомой кровати. Мне кажется, что я уже давно живу в мире теней, страдая — как я смутно припоминаю — от постоянной рвоты, лихорадки и унизительного расстройства кишечника. Но сегодня я пришла в себя, хотя еще слаба и вся дрожу.

— Слава богу, вам вроде бы полегчало, детка, — радуется миссис Эллен, называя меня вместо официального титула, которым она теперь должна ко мне обращаться, старым домашним именем и убирая мне волосы со лба. — Мы уж испугались, что вы умрете, так вас лихорадило.

В ее глазах слезы облегчения. Значит, это было так серьезно? Я смутно помню, как к моему телу прикладывали пиявки, чтобы отсосать дурные жидкости.

Взбив подушки, миссис Эллен осторожно меня приподнимает. Затем она снимает с меня потную сорочку и надевает свежую. Мое голое тело выглядит худым и прозрачным; ну конечно, я ведь ничего не ела. Одев меня, миссис Эллен переплетает мои косы. Я прошу дать зеркало. Сразу заметно, как натянулась кожа на нежных скулах, как ярко горят глаза после лихорадки. С удивлением отмечаю, что мне нравится то, что я вижу в зеркале, ибо болезнь придала моему лицу нездешнюю, неземную красоту.

Я вспоминаю, что почувствовала себя плохо в Суффолк-хаусе, через три дня после свадьбы.

— Я уверена, Джейн, — говорит миссис Эллен, когда мы позже обсуждаем это, — что ваша болезнь была вызвана нервным напряжением и горем. Не думаю, что были другие причины. Помните, что вы все твердили?

— Нет, не помню, — бормочу я. — А что?

Миссис Эллен переходит на шепот:

— Вы думали, что все это не случайно. В моменты просветления вы боялись, что лорд Нортумберденд вас не любит и пытается отравить.

— Неужели так прямо и говорила? — изумляюсь я.

— Честное слово. Но мы, конечно, списали все это как плод нелепых фантазий, возникших в вашем больном мозгу. А в действительности герцог и герцогиня, а также ваш муж, все весьма опечалились, встревожились и постоянно присылали справиться о вашем здоровье. А потом, когда вам стало совсем худо, герцог предоставил вашим родителям этот особняк здесь, в Сайоне. Потому что воздух в этих краях более здоровый, чем в Саутворке.

Я понимаю, что нахожусь в бывшем аббатстве святой Бригитты, в Айслворте на Темзе. Монахинь отсюда выгнал мой внучатый дядя, во время роспуска монастырей. Сначала этим домом завладел герцог Сомерсет, а потом, в свою очередь, Нортумберленд, и стоит окинуть взглядом мою спальню с ее изящной мебелью, дорогими коврами и редкими гобеленами, сразу становится ясно, что он поистине неплохо здесь устроился.

Миссис Эллен кладет мне на кровать ворох бумаг.

— Герцог с семьей писали вам, — говорит она.

Я беру послания и внимательно их прочитываю. Это теплые письма, выражающие заботу, искренние пожелания выздоровления и надежду на мое скорое возвращение в Лондон. Я уже собираюсь растрогаться от такой доброты, но напоминаю себе, что она, без сомнения, вызвана исключительно тревогой о собственных интересах.

Наступает утро, когда я уже в силах составить компанию родителям и сестре Мэри для прогулки по галерее, поскольку сырость не позволяет нам выйти в сады. Мы рассматриваем висящие там многочисленные портреты; среди изображенных на них людей некоторые знакомы нам лично, или мы знаем их по другим портретам. Матушку особенно привлек групповой портрет, где изображены ее бабушка, королева Елизавета Йоркская, и четыре ее юные дочери, стоящие на коленях позади. Она указывает на третью по счету дочку.

— Это моя мать, Мария Тюдор. Какая она красавица, — замечает матушка, глядя на прелестную крошку с длинными белокурыми локонами.

— Ты думаешь, здесь есть сходство? — сомневается батюшка. — Ее сестра Екатерина тут уже взрослая девочка, а ты мне говорила, что она умерла во младенчестве.

— По-моему, сходство есть, — отвечает матушка, подумав. — Может быть, художнику велели изобразить Екатерину похожей на других сестер.