Трон и плаха леди Джейн - Элисон Уэйр (2006)

— Мне страшно, — отвечала вторая. — Если ее враги смогут состряпать обвинение против нее, даже ее положение не спасет, ибо король беспощаден к еретикам, а она и ее друзья утратили всякое благоразумие. — Голоса затихли вдали, и я снова осталась в одиночестве.

Я уверена, что они имели в виду королеву, но не могу поверить, что кто-то желает ей зла. Всем известно, что она богобоязненная женщина, и хотя она больше всего на свете любит поспорить с королем, епископами и богословами о религиозных догматах, я никогда не слышала от нее ничего слишком возмутительного.

Сегодня вечером у них очередное словопрение. Так же, как и моя матушка, я нахожусь при королеве, которая сидит в комнате короля. Я занимаюсь рукоделием, меж тем как они дружески болтают с епископом Гардинером, горбоносым самоуверенным церковником, которого я недолюбливаю. Сегодня моему внучатому дядюшке особенно нездоровится, но ради королевы он старается не подавать виду.

Спустя некоторое время беседа переходит на тему религии. Обстановка ощутимо накаляется, когда ее величество начинает уговаривать короля продолжать религиозные реформы.

— Хотя ваше величество низвергли чудовищного римского идола, — говорит она ему, — вам следует теперь воспользоваться возможностью, чтобы избавить Церковь Англии от последних следов папизма!

Я изумляюсь ее прямоте, а выражение лица его величества говорит, что он возмущен: женщина читает ему нотации относительно его долга. Подавшись вперед в своем кресле, он строго грозит ей пальцем:

— Сударыня, жене надлежит сидеть дома, слушаться мужа и помалкивать, как вы сами написали в вашей книге.

Лицо королевы заливается краской — я думаю, больше от гнева, чем от стыда. Епископ благодушно наблюдает за происходящим. Ревностный католик, он, наверное, был бы, как ничему другому, рад ее ссылке или того хуже.

— Занимайся своим шитьем, дитя мое, — шепчет мне матушка.

Королева настаивает на своем:

— Сир, вы говорите сущую правду, но я снова прошу вас очистить Церковь от всего этого римского разврата!

— Довольно, сударыня! — выкрикивает король, и затем повисает неловкая тишина.

Я вздрагиваю, ибо никогда еще не слышала, чтобы король выражался так резко, и меня это пугает. К счастью, вскоре он снова становится веселым и добрым, как всегда, и, ловко сменив тему, интересуется у королевы, каковы успехи принца в учении. Ее величество отвечает столь же приветливо, очевидно нисколько не встревожась, и гармония, кажется, восстановлена, ибо король по-прежнему глядит на свою супругу с любовью и говорит с ней нежно. Еще через некоторое время нам настает пора уходить. Когда королева поднимается, он целует ей руку и произносит, мило улыбаясь:

— Прощайте, дорогая.

Королева просит меня задержаться, чтобы подобрать шелковые нитки для вышивания, которые я неосторожно обронила на пол. Король не замечает меня, пока я, сидя на корточках у опустевшего кресла королевы, торопливо сматываю клубок за клубком, и продолжает разговаривать с епископом Гардинером. Теперь его величество вовсе не тот смиренный агнец, каким он только что притворялся.

— Хорошенькое дело, когда женщины набираются разных наук, — ворчит он, — и великое утешение мне в старости — выслушивать поучения от собственной жены.

— Но ваше величество превосходит в образованности всех монархов современности и прошлого, равно как и многих докторов богословия, — успокаивает его епископ. — Лучше вас самих никто не знает, что лучше для королевства. Ваше величество, вам известно, как я преклоняюсь перед ее величеством, но, простите за откровенность, я должен признаться, что полагаю недопустимым для любого из ваших подданных так дерзко возражать вам, как только что себе позволяла королева Екатерина. Мне прискорбно это слышать. Я также опасаюсь, что дерзость словесная не преминет обратиться в дерзость на деле.

Король печально кивает.