Трон и плаха леди Джейн - Элисон Уэйр (2006)

— Милосердый Боже, — страстно молилась я, — пронеси эту чашу мимо нее! Пошли ей благополучные роды. Я прошу Тебя, не отнимай ее у нас!

Крики продолжались не стихая.

Миссис Оделл уже отчаялась и больше не заботиться о том, чтобы скрывать это.

— Милорд, — заявляет она, — когда королева так извивается и визжит, ее нельзя ни образумить, ни осмотреть. Схватки теперь идут почти беспрерывно, так что недолго осталось, ей уже пора тужиться, но ее величество глуха к моим уговорам, а силы ее убывают. Боюсь, что она их истратила на то, чтобы кричать. Это дурной знак.

Адмирал вскакивает.

— Позвольте мне поговорить с ней. — Он скрывается в спальне, повитуха следует по пятам. Пять минут спустя он выходит, качая головой, и садится, спрятав лицо в ладонях.

Проходит еще час, все остается без перемен. Крики королевы слышать невыносимо.

— Милорд, — говорит миссис Оделл, — дело требует решительного вмешательства. Пока что я сдерживала себя из уважения к рангу королевы. Я умоляла ее позволить мне осмотреть ее, чтобы определить продвижение ребенка, но она не разрешает. Она меня даже не слышит.

— Сударыня, — говорит адмирал, — вы должны употребить власть, данную вашим ремеслом. Я приказываю вам.

— Мне понадобятся помощники, — отвечает она.

Меня зовут обратно в родильную комнату, пропахшую тяжелым запахом пота и крови. Королева лежит на смятой постели, с мокрыми спутанными волосами и лицом, искаженным страданием. Она ничего не видит, она пребывает там, где мы не можем ее достичь. Теперь она не кричит, а только стонет, ибо силы ее на исходе.

Смочив ей горячий лоб, я наблюдаю, со смесью ужаса и любопытства, как, по распоряжению миссис Оделл, леди Тирвит берет одну ногу Екатерины, а леди Лейн — другую. Они пытаются действовать сообща, но королева, несмотря на то, что сил у нее почти не осталось, отбрасывает их прочь.

— Держите ее крепче! — командует повитуха, заметно покрываясь потом, потому что эту пациентку она не имеет права потерять. Фрейлины, преодолевая сопротивление, поднимают ноги своей госпожи, так чтобы миссис Оделл могла ее осмотреть.

— Ваше величество, — кричит она, — я чувствую головку ребенка, она почти вышла! Сударыня, теперь тужьтесь, сильнее!

По какому-то волшебству ее слова доходят до королевы. Она собирает все оставшиеся у нее силы и делает, как ее просят.

— Еще!

Напрягаясь, Екатерина подчиняется. Жестокость настоящих родов ужасает меня — неужели каждая женщина обязана терпеть подобные муки? Но затем маленькая мокрая головка выходит на свет, а остальное уже легко. Я осознаю, что сейчас на моих глазах содеялось настоящее чудо.

Воцаряется благословенная тишина. Адмирал за дверью, наверное, недоумевает, что происходит, но я не могу вырваться, чтобы сообщить ему.

Окровавленный младенец лежит, не подавая признаков жизни, в ногах кровати. Изможденная королева откинулась на подушки, очевидно не зная и не желая знать, жив он или мертв. Жестокая боль прекратилась, и этого ей, должно быть, сейчас довольно.

Мельком взглянув на сморщенное крохотное личико, которое уже синеет, миссис Оделл принимается за дело. Она споро перерезает пуповину, очищает ротик и ноздри от слизи, поднимает ребенка за ноги и сильно шлепает по спине. Никакого эффекта. Тогда она опускает его обратно и упирается ему в грудь обеими руками. И тут — о, радость! — он еле слышно мяукает и начинает дышать; щечки приобретают здоровый розовый цвет. Обернув младенца в дорогую ткань, миссис Оделл укладывает его рядом с матерью.

— Ваше величество, у вас красавица-дочь, — провозглашает она.

Замок Садли, сентябрь 1548 года.