Неукротимый, как море - Уилбур Смит (2009)

— Я плачу вам не для того, чтобы вы удивлялись, мистер Тичер. — Голос Ника был жестким как кремень. — Я плачу вам, чтобы вы были впереди них на два шага. Они должны быть в зале суда двадцать седьмого числа, и вы их туда доставите. Я понятно излагаю?

Одутловатое лицо Джеймса Тичера вытянулось и приняло выражение озадаченности, замешенной на плохих предчувствиях.

Бледно-золотая и кремовая гамма интерьера гостиной в особняке на Итон-сквер оттеняла размещенный здесь неподражаемый шедевр живописи: подлинник Дега, копия которого висела в капитанской каюте «Золотого рассвета». Балетная труппа, выписанная кистью этого мастера, играла роль центра притяжения всей комнаты. Умело подсвеченная спрятанными от глаз светильниками, картина сияла подобно драгоценному камню. Даже букеты на рояле цвета слоновой кости были составлены из кремовых и белых роз и гвоздик. Эфемерность бледных лепестков цветочного антуража придавала полотну особый шик.

Вторым и последним по счету живописным пятном комната была обязана Шантель. Женщину отличал типично восточный талант носить яркие цвета без того чтобы ее манера одеваться выглядела вульгарной. Сегодня на ней было огненно-алое творение Эмилио Пуччи, которое не скрадывало ее прелестей. Шантель поднялась с мягчайших подушек громадного белоснежного дивана, приветствуя вошедшего Николаса, он ощутил, как в животе медленно разлилось нечто теплое, словно довелось глотнуть мощного любовного зелья. Нет, против этой женщины он никогда не выработает иммунитет.

— Милый Ники, я всегда знала, что могу на тебя рассчитывать.

Она взяла его за руку и, не отрывая глаз от лица, подвела к дивану, затем присела рядом — ни дать ни взять яркая и веселая птичка. Шантель изящно переплела лодыжки, на мгновение блеснув гладкими кремовыми коленями, после чего скромно одернула подол платья и взяла в руку заварочный чайник из бесценного веджвудского фарфора.

— «Оранж пеко», — улыбнулась она. — Без лимона и сахара.

Ник взял чашку и с улыбкой заметил:

— А ты не забыла.

— Как я уже сказала, ты прекрасно выглядишь, — промолвила Шантель, неторопливо и беззастенчиво разглядывая бывшего мужа. — И это чистая правда. Знаешь, когда ты в июне заехал в Линвуд на день рождения Питера, то заставил меня поволноваться. Ты казался ужасно усталым, даже больным, но сейчас… — Она оценивающе откинула голову. — Сейчас ты выглядишь чудесно.

Ну вот, теперь и ему придется сказать, что она, как всегда, обворожительна. Потом начнется болтовня про общих знакомых, друзей… про Питера…

— Так о чем ты хотела поговорить? — негромко спросил он, стряхивая наваждение.

В темных глазах Шантель мелькнула тень боли.

— Николас, ты умеешь быть таким отчужденным, таким… — Она замялась, подбирая слова. — Таким посторонним…

— Угу, не так давно кое-кто назвал меня замороженным британским хлыщом, — мирно согласился он, но Шантель мотнула головой:

— Нет-нет, я знаю, что ты не таков, если не считать, что…

— Три наиболее взрывоопасные фразы в английском языке, — прервал он Шантель. — «Ты всегда», «ты никогда» и «если не считать, что»… Я пришел помочь тебе решить какую-то проблему. Вот давай о ней и поговорим — все остальное пусть останется за кадром.

Шантель быстро встала, и он вновь увидел хорошо знакомую ярость в темном, кусачем взгляде, в легких, стремительных шагах, которыми она переместилась к камину и встала лицом к полотну Дега, прижимая к бедрам стиснутые кулачки.

— Ты спишь с этим ребенком? — Ее тон сочился неразбавленным ядом.

Николас поднялся с дивана.

— До свидания, Шантель.

Она вихрем повернулась и подлетела к нему.

— О, Николас, нет мне прощения, я сама не своя, — залепетала она, дергая его за руку. — Только не уходи! — Когда же он попытался вырваться, она добавила: — Умоляю, впервые в жизни умоляю тебя, Николас. Не уходи!