Птица не упадет - Уилбур Смит (1977)

Постоянные драки мешали продвижению семьи к кустам, пока львица не положила этому конец. Повернувшись, она раскатисто кашлянула: это обещало немедленное наказание неслухам. Львята прекратили игру, выстроились цепочкой и пошли за львицей в укрытие в кустах.

— Я хотел бы знать, сколько самок в выводке, — прошептал Марк, улыбаясь, как отец новорожденных.

— Если хочешь, Джамела, я спущусь и загляну им под хвост, — серьезно предложил Пунгуше. — А потом ты будешь лечить мои раны.

Марк усмехнулся и начал спускаться за холм.

Они почти добрались до дерева, где Марк оставил Троянца, когда что-то привлекло его внимание. Он свернул в сторону и подъехал к небольшой груде камней, но потом понял, что пирамида возведена не руками человека: камни были сдвинуты выходящими на поверхность корнями дерева.

Марк разочарованно хмыкнул и отвернулся.

Пунгуше задумчиво наблюдал за ним, но ничего не сказал.

Он сотни раз видел, как, заметив необычный камень или груду камней, Марк совершает этот странный ритуал.

* * *

У Марка вошло в привычку каждый вечер проходить полмили от дома к старому лагерю, где Пунгуше воздвиг несколько хижин, ставших его домом.

Каждая хижина представляла собой правильный конус муравейника; длинные согнутые стволы образовывали раму, а к ним полосками коры привязывали тростник.

Земля перед хижинами была выровнена и утоптана, а перед личной хижиной Пунгуше, в которой он спал, стоял его резной деревянный стул. После четвертого посещения Марка рядом с первым появился второй стул.

И хотя Пунгуше никогда об этом не говорил, было ясно, что стул предназначается для Марка.

Как только Марк сел, одна из жен подала ему чашу для мытья рук. Воду с трудом принесли с реки, и Марк только окунул пальцы, чтобы вода не пропала.

Младшая жена присела перед ним, застенчиво улыбаясь, и обеими руками протянула котелок с замечательным кислым итшвала — зулусским пивом из проса, густым, как каша, и почти не хмельным.

И только когда Марк сделал первый глоток, Пунгуше посмотрел на него и поздоровался.

— Я вижу тебя, Джамела.

Теперь они могли спокойно разговаривать, как давние знакомые.

— Сегодня, когда мы спустились с холма после того, как смотрели на львов, ты свернул с тропы и пнул несколько камней. Именно из-за этого обычая я назвал тебя: ты вечно ищешь и никогда не находишь.

Пунгуше никогда не спрашивал прямо: поинтересоваться, что ищет Марк, было бы непростительным нарушением приличий. Только ребенок или умлунгу, белый человек, может быть таким нетактичным. Пунгуше потребовалось много месяцев, чтобы задать этот вопрос. И облек он его в форму утверждения.

Марк сделал очередной глоток из пивного котелка и открыл для Пунгуше свой портсигар. Зулус помотал раскрытой ладонью, отказываясь, и стал сворачивать из толстой коричневой бумаги и черного смолистого туземного табака папиросу размером с гаванскую сигару.

Глядя на его руки, Марк ответил:

— Мои родители умерли от белого воспаления горла — дифтерии, — когда я был ребенком, и старик стал для меня отцом и матерью. — Он начал отвечать в той же непрямой манере, в какой был задан вопрос. Пунгуше слушал, кивая, и молча курил. — Этот человек, мой дед, которого я любил, похоронен где-то в этой долине. Я ищу его могилу, — просто закончил он и неожиданно понял, что Пунгуше смотрит на него со странным мрачным выражением.

— В чем дело? — спросил Марк.

— Когда это случилось?

— Шесть лет назад.

— Стоянка старика была под фиговым деревом? — Пунгуше указал вниз, на долину. — Там, где ты остановился в первый раз?

— Да, — подтвердил Марк. — Он всегда там останавливался.

Он почувствовал, как сжалось в груди — в предчувствии чего-то очень важного.