Ярость - Уилбур Смит (1987)

Последние несколько сотен ярдов Шаса вел ревущий джип на большой скорости, резко затормозил в облаке пыли и побежал к подножию мопани. Он крикнул почти голому ребенку:

– Спускайся!

И стал показывать жестами, потому что приказ она почти несомненно не поняла. Девочка не шевелилась и не отрывала головы от ветки, на которой лежала.

Шаса быстро осмотрелся. Под деревом лежало свернутое старое, ветхое одеяло, почти изодранное в клочья. Изодран был и мешок из шкуры, сухая кукурузная мука высыпалась из него на землю; черный котелок на трех ножках лежал на боку; рядом валялись примитивный топор с лезвием, выкованным из лома, и древко копья, сломанное у наконечника. Сам наконечник отсутствовал.

Поодаль были разбросаны обрывки ткани с пятнами крови, высохшей и черной, как смола, и какие-то другие предметы, покрытые живым ковром из больших, блестящих радужных мух. Когда Шаса приблизился, мухи поднялись жужжащим облаком, открыв жалкие останки, на которых пировали. Две пары человеческих рук и ног, отгрызенные у запястий и лодыжек, а потом – самое ужасное – головы. Мужчина и женщина. Шеи у них были перегрызены, позвонки разорваны огромными клыками. Обе головы не тронуты, хотя рты, ноздри и пустые глазницы заполнены белым «рисом» – мушиными яйцами. Трава на большом пространстве была примята, покрыта засохшей кровью, а в пыли отчетливо видны следы лап взрослого льва.

– Лев всегда оставляет головы, руки и ноги нетронутыми, – деловито сказал следопыт-овамбо, и Шаса кивнул и повернулся, собираясь приказать мальчикам оставаться в машине. Но он опоздал. Они пошли за ним и теперь разглядывали страшные следы с разным выражением: Шон – с отвратительным наслаждением, Майкл – с тошнотворным ужасом, а Гарри – с напряженным, почти медицинским интересом.

Шаса быстро прикрыл оторванные головы обрывками одеял. Он чувствовал, что разложение зашло далеко: должно быть, головы пролежали много дней. Потом он снова вспомнил про девочку на ветвях и стал звать ее.

– Она мертва, – сказал следопыт. – Эти люди мертвы не меньше четырех дней. Малышка все это время просидела на дереве. Она наверняка умерла.

Шаса не хотел верить в это. Он снял сапоги и куртку и полез по стволу мопани. Поднимался он осторожно, проверяя каждую точку опоры и ветку, прежде чем доверить им свою тяжесть. На десять футов в высоту кора со ствола была содрана когтями. Когда девочка оказалась прямо над ним, почти в пределах досягаемости, Шаса негромко спросил сначала на овамбо, потом на зулу:

– Эй, малышка, ты меня слышишь?

Никакого движения. Он видел, что руки и ноги у девочки тонкие, как палочки, а кожа пепельно-серая, того особого пыльного вида, который у африканцев предвещает смерть. Шаса поднялся еще на несколько футов, протянул руку и коснулся ноги девочки. Кожа была теплая, и он почувствовал странное облегчение. Он ожидал холодного прикосновения смерти. Но девочка была без сознания, а когда Шаса осторожно разжал ее руки, снял с ветки и прижал к себе, обезвоженное тельце оказалось легким, как птичье. Спускался Шаса медленно, оберегая девочку от резких толчков, и, добравшись до земли, отнес ее к джипу и уложил в тени.

Его походная аптечка содержала внушительный набор медицинских приспособлений. Когда-то давно Шасе пришлось ухаживать за своим подносчиком ружья, которого искалечил гигантский буйвол. После этого он никогда не уходил на охоту без аптечки и научился использовать все, что в ней.

Он быстро приготовил капельницу и поискал вену на руке ребенка. Вена спалась, пульс был слабый и неровный, и ему пришлось искать вену на ноге. На этот раз ему удалось ввести иглу, и он подвесил пакет с молочной кислотой, добавив туда 10 миллилитров раствора глюкозы. Только теперь он попытался напоить девочку водой, и оказалось, что глотательный рефлекс еще сохранился. По несколько капель за раз он выпоил ей целую чашку, и девочка начала проявлять первые признаки жизни: заскулила и пошевелилась.