Ярость - Уилбур Смит (1987)

Его размышления прервались, когда спикер окончил молитву и в противоположном конце зала поднялся де Вильерс-Грааф, высокий красивый лидер оппозиции, и традиционно предложил проголосовать за недоверие правительству; члены правительства, самоуверенные и довольные собой, все еще наслаждавшиеся победой на выборах, шумно ответили криками «Skande! Скандал!» и «Siestog! Позор!»

Два дня спустя Шаса встал со своего места, чтобы произнести первую речь в качестве члена правительства, и в парламенте воцарился ад. Бывшие товарищи криками выражали свое презрение, махали руками, топали и гневно свистели, а вновь обретенные сторонники поддерживали его одобрительными возгласами.

Высокий и элегантный, презрительно улыбаясь, легко переходя с английского на африкаанс, Шаса постепенно успокоил слушателей своей манерой говорить негромко, но приковывая внимание, а когда он заставил себя слушать, его бывшие товарищи неловко заерзали, потому что он безжалостно дробил партию, пользуясь своими знаниями человека «изнутри», демонстрируя ее слабости и недостатки.

Когда он закончил, слушателям было не по себе, а премьер-министр наклонился и кивнул ему – беспрецедентное принародное посвящение в друзья; большинство остальных министров, даже те, что с севера, которые больше всего противились его назначению, прислали одобрительные записки. Манфред Деларей в своей записке пригласил Шасу пообедать со старшими членами кабинета министров в особой парламентской столовой. Начало чрезвычайно благоприятное.

Блэйн Малкомс и Сантэн на уик-энд приехали в Вельтевреден. Как обычно, субботу семья провела на поле для поло. Блэйн недавно ушел в отставку с поста капитана национальной команды.

– Неприлично человеку старше шестидесяти продолжать играть, – объяснил он свое решение Шасе.

– Вы лучше всех сорокалетних, Блэйн, и вы это знаете.

– Приятно было бы сохранить звание капитана в семье, ты не находишь? – спросил Блэйн.

– У меня всего один глаз.

– Вздор, парень, ты бьешь по мячу так же точно, как раньше. Дело лишь в практике, в большой практике.

– У меня на это нет времени, – возразил Шаса.

– В жизни есть время на все, чего ты действительно хочешь.

Блэйн заставлял Шасу упражняться, но в глубине души он знал, что Шаса потерял интерес к игре в мяч и никогда не станет капитаном национальной команды. Да, конечно, садясь в седло, он по-прежнему превращается в кентавра, и руки у него сильные и точные, а когда он распалится, то становится храбрым, как лев, но теперь нужны очень сильные средства, чтобы заставить его кровь кипеть.

«Какой странный парадокс. Человек, одаренный множеством талантов, способен растратить их по мелочам, не развив ни одного до совершенства», – думал Блэйн, переводя взгляд с Шасы на его сыновей.

Как всегда, Шон и Гаррик без приглашения присоединились к игре и, хотя не могли сравниться со старшими в силе и проворстве, делали хорошие пасы и доставали мячи.

Шон сидел в седле, как его отец, когда был тех же лет, и у наблюдавшего за ним Блэйна щемило сердце. Лошадь будто бы стала частью Шона, между лошадью и всадником установилось полное взаимопонимание, Шон действовал клюшкой естественно и непринужденно, но быстро терял интерес и сосредоточенность и начинал небрежничать и глупо ошибаться; его больше интересовали насмешки над братом, он любил покрасоваться перед девочками, оттачивание стиля его не занимало.