Ярость - Уилбур Смит (1987)

За те годы, что Шаса ее знал, физически она почти не изменилась. Тело стало чуть более зрелым, груди потяжелели, соски потемнели. Шаса больше не видел под гладкой светлой кожей решетку ребер, но ягодицы по-прежнему оставались упругими, как у мальчишки, а ноги стройными и длинными, как у жеребенка. Не утратила она и ореола безгрешной невинности, ауры вечной молодости, которая так не вязалась с циничной твердостью взгляда. Китти рассказывала Шасе про Конго. Она провела там предыдущие пять месяцев, и привезенный ею материал, несомненно, позволит ей получить третью «Эмми» и укрепить положение самого успешного телевизионного журналиста Америки. Она говорила сюсюкающим голоском инженю:

– Они поймали трех агентов симба и судили их под деревьями манго за сожженной больницей, но к тому времени как их приговорили к смерти, света для съемки уже не хватало. Я отдала командиру свои часы «ролекс», а он в обмен отложил казнь до утра, когда взойдет солнце и Хэнк сможет снимать. Невероятнейший материал. На следующее утро они отвели обнаженных осужденных на рыночную площадь, и женщины торговались за отдельные части их тел. Балуба всегда были каннибалами. Когда все было распродано, этих троих отвели к реке и застрелили – конечно, в голову, чтобы не повредить мясо, потом разделали на речном берегу, и женщины выстроились за своими покупками

[82].

Она пыталась шокировать Шасу, и его раздражало, что она преуспела в этом.

– А ты на чьей стороне, любовь моя? – горько спросил он. – Сегодня ты сочувственно берешь интервью у Мартина Лютера Кинга, а завтра изображаешь всю жестокость Африки.

Она рассмеялась – тем хрипловатым смехом, который всегда возбуждал его.

– А завтра я буду записывать, как английский империалист договаривается с вашей бандой головорезов, в то время как вы стоите ногой на шее своих рабов.

– Черт побери, Китти! Что ты… что ты задумала?

– Отразить реальность, – просто ответила она.

– А когда реальность тебя не удовлетворяет, ты подкупаешь кого-нибудь своим «ролексом», чтобы изменить ее.

– Я тебя рассердила. – Она радостно рассмеялась. Шаса встал с кровати и пошел туда, где бросил на кресло свою одежду. – Когда ты дуешься, ты похож на маленького мальчика, – сказала она вслед ему.

– Через час рассветет, – сказал он. – У меня в одиннадцать свидание с моими империалистами-рабовладельцами.

– Конечно, ты должен быть там, чтобы послушать, как Супер-Мак собирается покупать ваше золото и алмазы, и ему все равно, что с них капают кровь и пот.

– Все, моя сладкая, – оборвал он ее. – На одну ночь достаточно. – Он надел брюки, а потом, заправляя рубашку, улыбнулся. – Почему мне всегда попадаются крикливые радикалки?

– Тебе нравится стимуляция, – предположила она, но он отрицательно покачал головой, протягивая руку к бархатной куртке.

– Предпочитаю любящих… кстати говоря, когда мы с тобой увидимся?

– Конечно, в одиннадцать утра в парламенте. Постараюсь, чтобы ты попал в кадр. Ты так фотогеничен, дорогой.

Он подошел к кровати и наклонился, чтобы поцеловать ангельски улыбающиеся губы.

– Не понимаю, что я в тебе нахожу, – сказал он.

Спускаясь на стоянку отеля и вытирая пыль с ветрового стекла «ягуара», он все еще думал о ней. Поразительно, как ей совершенно без усилий удается столько лет удерживать его внимание. Ни одна женщина, кроме Тары, не была на это способна. Глупо, до чего ему с ней хорошо. Она по-прежнему может вызывать у него эротические желания и доводить до безумия, а после этого он чувствует себя на подъеме и удивительно живым – и да, ему нравится с ней спорить.

«Боже, я всю ночь не смыкал глаз, а чувствую себя, как победитель дерби

[83]. Неужели я все еще влюблен в эту маленькую шлюху?»