Ложь без спасения - Шарлотта Линк (2009)

Дождь был не сильный, не проливной, а мелкий и моросящий. Весь мир, что еще за день до этого светился в осенних красках, теперь утонул в однотонном сером цвете. А влажность, казалось, проникла в каждый уголочек каждой улицы и дома.

Надин Жоли встала очень рано. Стараясь двигаться как можно тише, она умылась, оделась и сварила себе кофе. Несмотря на огонь в печи, который тлел всю ночь, а теперь заново был разведен Надин, в доме царил сырой холод. Так оно было всегда. Жоли не могла припомнить, чтобы осенью и зимой здесь хоть когда-нибудь было уютно и тепло.

Она стояла, облокотившись о подоконник и обхватив руками горячую чашку, наблюдала, как темнота переходит в рассвет, и думала о том, что там, по ту сторону ущелья, несмотря на отвратительную погоду, когда-нибудь наступит день, а здесь так и останутся сумерки, которые ближе к вечеру вновь сменятся темнотой.

Петер говорил о красивом доме, который будет у них в Аргентине, – большой, светлый, пронизанный лучами солнца, окруженный пастбищами и лугами.

– С деревянной верандой вдоль всей передней части дома, – говорил он, – на которой мы в летние вечера будем сидеть, держась за руки, и любоваться своей землей.

Надин знала о его финансовой катастрофе, поэтому никогда по-настоящему не верила в этот дом и луга вокруг него – последних двухсот тысяч марок не хватило бы на осуществление таких честолюбивых планов. Но она с удовольствием слушала Петера, когда он об этом говорил. Это была красивая мечта, и Жоли хотелось, чтобы он продолжал думать об этом. Сама же она – тихо, про себя – думала о квартире где-нибудь в Буэнос-Айресе, маленькой, солнечной квартире, с тремя комнатами и балконом, выходящим на юг. Она бы выучила испанский и купила бы себе цветастые платья, а вечером они с Петером пили бы вместе красное вино…

«Черт!» – выругалась про себя Надин, и на глазах у нее снова выступили слезы. Она подняла голову, чтобы они не потекли по щекам, оставляя за собой черные следы от туши. Мария могла появиться в любой момент, а если она видела свою дочь плачущей, то неизбежно начинала плакать вместе с ней. Это стало бы для Надин невыносимым – в такое безрадостное утро сидеть здесь и рыдать вместе с матерью.

Ее возмутило, что Анри побывал здесь. Тем самым он нарушил негласное правило: Ле-Боссе был ее территорией, на которой он не должен появляться. Как бы сильно она ни ненавидела эти ущелье и дом, но то было единственное место, где она могла уединиться, и ей казалось, что ее муж об этом знал и считался с этим. Тем не менее он притопал сюда, нарушив границы, хотел забрать ее обратно да еще думал, что, раз Катрин решила уехать, между ними теперь снова всё в порядке. Почему он уцепился за столь абсурдную иллюзию? Это означало, что Анри мог создать сложности, если Надин объявит ему о том, что их брак закончен.

Но, несмотря ни на что, она хотела поговорить с ним – только не здесь, на своей территории, а в каком-нибудь месте, которое не принадлежало ей и которое она могла бы в любое время покинуть.

Она решила съездить вечером в «У Надин», чтобы забрать оставшиеся вещи и навсегда попрощаться с Анри. Ей казалось, что лучше сделать это вечером: посетителей в это время года много не наберется, так что у них с мужем появится возможность обменяться парой слов. Но один или два стола будут наверняка заняты, и Анри не сможет освободиться от дел на долгое время, и уж тем более не сможет последовать за Надин, когда она уйдет. Во всяком случае, это придаст всему происходящему цивилизованные и ограниченные временем рамки.

Дождь усилился. Долину окутало почти непроницаемым туманом. Весь мир окунулся в безотрадность и печаль. Громко топая, на кухню вошла Мария Иснар, плотно закутанная в банный халат, с растрепанными волосами, с очень старым лицом и очень уставшая.

– Холодно, – вздохнула она.

Надин обернулась к матери с умоляющим и полным надежды взглядом.