Вторая мировая война - Энтони Бивор (2013)

Эрих Кох, гауйляйтер Восточной Пруссии, все еще отказывался разрешить эвакуацию мирного населения. Они слышали отдаленные залпы артиллерии, когда началось советское наступление, но их просьбы об эвакуации отклонялись местными руководителями нацистской партии. В большинстве случаев эти чиновники сами удрали, бросив население на произвол судьбы. Отступающие немецкие солдаты оповещали все хутора и деревни, побуждая всех бежать как можно быстрее. Некоторые, особенно старики, кто не мог оставить свой дом, решили остаться. Поскольку почти все мужчины были призваны в фольксштурм, женщинам пришлось запрягать повозки, возможно, иногда с помощью работавших на немцев пленных французов, и загружать их одеялами и едой для себя и детей. Колонны беженцев двигались через заснеженные поля при морозе до минус 20 градусов.

Беженцы из Кенигсберга думали, что благополучно бежали на поезде, но когда добрались до Алленштайна, их вытащили из вагонов советские солдаты 3-го гвардейского кавкорпуса, обрадованные, что обнаружили такой источник добра и женщин. Большинство из тех, кто пытался бежать по дороге, были перехвачены советскими войсками. Некоторых просто раздавили в повозках гусеницы советских танков. Других ждала еще худшая судьба.

Леонид Рабичев, лейтенант-связист 31-й армии, так описывал сцены у Гольдапа. «Все дороги были заполнены стариками, женщинами и детьми, большие семьи медленно двигались на повозках, на машинах или пешком на запад. Наши танки, пехота, артиллерия, связисты догоняли их и расчищали себе дорогу, сталкивая лошадей, повозки и пожитки на обочины. Затем тысячи солдат оттесняли старух и детей. Забыв свою честь и долг, забыв об отступающих немецких частях, налетали на женщин и девушек. Женщины, матери и дочери, лежат слева и справа от шоссе, и перед каждой стоит хохочущая толпа мужчин со спущенными брюками. Уже окровавленных и теряющих сознание оттаскивают в сторону. Детей, которые пытались помочь, застрелили. Слышны смех, рев, насмешки, крики и стоны. А командиры – майоры и подполковники – стоят там, на шоссе. Некоторые смеются, но некоторые руководят происходящим, чтобы все их солдаты без исключения могли поучаствовать. Это не обряд инициации, и не имеет никакого отношения к мести проклятым оккупантам, это всего лишь адский, дьявольский групповой секс. Это означает полную потерю управления и жестокую логику обезумевшей толпы. Я сидел в кабине нашей полуторки и дрожал, пока мой водитель Демидов стоял в одной из таких очередей. Я думал о Карфагене в «Саламбо» Флобера. Полковник, который только что руководил происходящим, не смог противиться искушению и встал в одну из очередей, пока майор расстреливал свидетелей: впавших в истерику детей и стариков».

Наконец, солдатам приказали быстро закончить и садиться по машинам, потому что они мешали проходу другой части. Позже, когда обогнали другую колонну беженцев, Рабичев увидел повторение тех же сцен. «Насколько хватало глаз, повсюду трупы женщин, стариков и детей среди куч одежды и перевернутых повозок… Вечереет. Нам приказано найти место для ночевки в одной из немецких деревень, у шоссе. Я повел свой взвод в село за два километра от шоссе. Во всех комнатах – трупы детей, стариков и женщин, которых изнасиловали и застрелили. Мы так устали, что не обращаем на них внимания. Мы так устали, что ложимся среди трупов и засыпаем».

«Русские солдаты насиловали каждую немку от восьми до восьмидесяти, – отмечала советский военный корреспондент Наталья Гессе, близкий друг Сахарова. – Это была армия насильников. Не только потому, что они помешались от похоти, это была еще и форма мести».