Вторая мировая война - Энтони Бивор (2013)

«При обследовании помещений Анатомического института, – сообщалось в советском отчете, – было обнаружено 148 человеческих тел, которые были подготовлены для производства мыла… Казненные, чьи тела были подготовлены для производства мыла, были разных национальностей, но в основном – поляки, русские и узбеки». «Работа Шпаннера», безусловно, была одобрена на высоком уровне, так как институт «посетили министр образования Руст и министр здравоохранения Каре Конти. Гауляйтер Данцига Альберт Ферстер посетил институт в 1944 г., когда началось производство мыла». Удивительно, что нацистские власти не избавились от таких грязных улик до прихода Красной Армии. Еще более удивительно, что Шпаннер и его сообщники так и не предстали перед судом: по закону, обработка трупов не считалась преступлением.

Мародерство было не только источником добычи, но и предметом гордости, особенно в штрафных ротах. «Штрафной ротой, стоявшей рядом с нами, – писал молодой офицер, – командовал еврей, Левка Корсунский, типичный одессит. Он приехал к нам во время затишья в прекрасном трофейном экипаже, запряженном превосходными жеребцами. Он снял с левой руки большие швейцарские часы и кому-то бросил, потом снял другие с правой и тоже кому-то бросил. Часы были предметом вожделения для всех и часто служили наградой. Наши солдаты, которые ни слова не знали по-немецки, быстро научились говорить: “Wieviel ist die Uhr? (который час?)”, и ничего не подозревавший немец вынимал карманные часы, которые немедленно перекочевывали в карманы победителей».

Восточная Пруссия оставалась главным объектом мести. «Я на войне только год, – писал другой молодой советский офицер домой, – а что же чувствуют люди после четырех лет на фронте? Их сердца окаменели. Если иногда говоришь им: “Солдат, не приканчивай этого ганса. Пусть отстроит то, что разрушил”. Он, бывало, смотрит на тебя из-под бровей и говорит: “Они забрали мою жену и дочь”, – и стреляет. Он прав».

Отмель на Балтийском море вдоль Фриш-Гаф – единственный путь, по которому можно было покинуть Пруссию. Тысячи мирных жителей отправились к ней по льду. Многие проваливались там, где лед был тонким от взрывов снарядов и оттепели. «Когда мы добрались до Фриш-Гаф, – писал Рабичев, – весь берег был усеян немецкими касками, автоматами, гранатами, банками консервов и пачками сигарет. Вдоль берега стояли коттеджи. Там на кроватях и на полу лежали раненые фрицы. Они молча смотрели на нас. На их лицах не было ни страха, ни ненависти, а только тупое безразличие, хотя они понимали, что любой из нас мог поднять автомат и застрелить их».

Немецкие войска, окруженные в Хайлигенбайле и прижатые к морю, могли отбиваться от советских войск только при помощи палубной артиллерии карманных линкоров Admiral Scheer и Luetzow, стоящих у побережья. Однако 13 марта Красная Армия нанесла по окруженной в этом районе немецкой группировке мощнейший удар.

Гитлер запретил эвакуацию морем войск из другого, меньшего по размеру, котла в порту Розенберг. Их всех уничтожили в ходе мощного советского наступления 28 марта. «Порт Розенберг был похож на кашу из металла, грязи и плоти, – писал матери лейтенант Красной Армии. – Земля была покрыта трупами фрицев. То, что было на Минском шоссе в 1944 г. – мелочь по сравнению с тем, что было здесь. По трупам шли, на трупы присаживались отдохнуть, на трупах ели. Приблизительно на протяжении 10 километров на каждом квадратном метре было по два убитых фрица… Пленных гонят целыми батальонами с командирами впереди. Я не понимаю, зачем брать пленных. У нас их и так слишком много, а тут еще 50 тыс. Они идут совсем без охраны, как овцы».