Слишком поздно - Алан Александр Милн (1939)

Волшебное действие усов утратило свою силу. Чарлз окаменел. Я безропотно ждал… а что еще остается женщине?

— Любите ли вы яблоки? — выпалил Чарлз, внезапно пробудившись к жизни.

— О да! — с жаром подтвердил я.

Снова продолжительное молчание. Чарлз мял цилиндр, в поисках вдохновения сверля глазами потолок. И вдохновение не замедлило явиться.

— Любите ли вы сливы? — вопросил он.

Напряжение нарастало.

— О да, — пробормотал я застенчиво.

Мой ответ прорвал плотину сдержанности.

— Вы пойдете за меня? — воскликнул лорд Марчмонт, роняя цилиндр.

— О да, — выдохнул я.

Чарлз довольно кивнул — справился. Подняв цилиндр, лорд Марчмонт с достоинством вышел вон. Занавес.

2

Какая-то тайна окружала кузину Энни, веселую цветущую девушку, вероятно, лет двадцати шести, хотя дети никогда не задумываются о возрасте взрослых. Энни работала в магазине на Соут-Одли-стрит и жила в квартире над магазином. В наши дни никто бы ей и слова не сказал, но в те времена не делали разницы между социальным и моральным падением. Жизнь кузины Энни была полна секретов, о которых знала только мама. Энни была кузиной по материнской линии, и папа всегда это подчеркивал.

Кузина Энни вошла в нашу жизнь довольно поздно, а если вы узнали новоиспеченную родственницу в возрасте после восьми лет, она навсегда останется для вас «той самой кузиной Энни». Мы привыкли думать, что у нас два кузена — мальчики нашего возраста, а тут появляется какая-то незнакомка, слишком молодая для маминой кузины, слишком старая для нашей. Тем не менее мы быстро нашли общий язык.

Однажды на Пасху под присмотром кузины Энни, к тому времени ставшей для нас своего рода гувернанткой, мы, все трое, отправились в Рамсгит. Там, на пляже, перед нами распахнул двери мир мюзик-холла, там мы впервые с восторгом услышали «Тру-ля-ля-тру-ля-ля», «Кирпич», «Спросил я Джонни Джонса».

По городу гуляя,

Прохожих задирая,

Мы жили, как придется

И пили все, что пьется![10]

Прошло почти полвека, а эти восхитительные слова живы в моей памяти. Но что за таинственный «Кирпич»? Там еще было про какие-то полдня, но это не проясняет дела. То ли загадочные полдня, то ли отсутствие рифмы в песенке про кирпич тому виной, но мы хохотали над ней как полоумные. С таким же восторгом мы упивались семейкой Шалопая Элла[11], а я вечно заглядывался на прелестную девочку с накрашенным лицом, пока не выяснилось, что под маской скрывался мужчина.

Кузина Энни не видела вреда в таких невинных развлечениях, как не видела его в том, что час спустя мы с не меньшим восторгом набрасывались на «Панча» и «Джуди». Зато она свято верила, что пляж создан лишь для общественных увеселений: морские звезды были для милой кузины пустым звуком.

Тем не менее как-то раз она прокатила нас на «Скайлар». Кена тошнило всю дорогу, Барри мужественно пережил начало путешествия, но сломался на обратном пути. Я оказался самым выносливым, но еще одна волна, и… нет, увольте, даже вспоминать не хочу.

И снова кузина Энни действовала безупречно. Как только мы сошли на берег, она привела нас в аптеку и заказала по порции бренди каждому. В медицинских целях, вот только папе рассказывать не стоит. Мы вышли из аптеки, лопаясь от гордости.

Однажды мы отправились на прогулку втроем, без Энни. Почему не на пляж, слушать «Тру-ля-ля-тру-ля-ля»? Рискну предположить, что это случилось в воскресенье. Почему в таком случае мы не пошли в церковь? Думаю, мудрая кузина решила, что прогулка принесет нам куда больше пользы, а возможно, чтение романа принесет куда больше пользы ей. Как бы то ни было, мы принялись перепрыгивать через низкий забор вдоль дороги. Барри прыгал первым, я — за ним, бедняга Кен — следом за мной. Оглянувшись, мы с Барри успели заметить, как он упал, и покатились со смеху.

— Я сломал руку! — раздался с земли страдальческий голос.