Я побледнел от потрясения, затем покраснел и тревожно огляделся вокруг. Моя тайна вышла наружу. Неужели все смотрят на меня? До сих пор, видя свое имя в газете, я невольно чувствую, словно посторонние вторгаются в мое личное пространство. Лучше бы мне писать анонимно; лучше бы все писали анонимно. Даже в магазине, делая заказ, я с большой неохотой называю свою фамилию, а первое появление моих инициалов в лондонском журнале, который может прочесть любой, наполнило меня необъяснимым чувством стыда. Само собой, всего лишь на мгновение. Потом я стал перечитывать, медленно, строчку за строчкой, смакуя каждое слово.

До прихода Кена я прочел рассказ еще дважды: один раз вместе с пожилым джентльменом за соседним столиком, второй раз — вместе с его женой, для которой он, едва дочитав, сходил купить экземпляр. Кажется, им рассказ понравился не меньше, чем автору.

Кен, конечно, радовался так же, как я. Мы решили отпраздновать — ведь я теперь практически миллионер. Заказали роскошный (по меркам клуба) обед, запив его, как выражаются в книгах, бутылкой хорошего вина, и отправились в театр Сент-Джеймс. Давали «С субботы до понедельника», главную роль исполнял Джордж Александер, в королевской ложе сидели король Эдуард и королева Александра, а в соседней — Джордж и Мария, принц и принцесса Уэльские. Я воображал, что и они прочли сегодняшний номер «Вэнити фейр». Словом, вечер прошел чудесно. В конце месяца я получил первый в своей жизни гонорар, которым и оплатил все это великолепие: пятнадцать шиллингов.

4

То были времена великой Тарифной реформы[31]. Джозеф Чемберлен вовсю продвигал свою программу, а его главный подручный, Артур Пирсон, воодушевлял читателей «Дейли экспресс» и «Сент-Джеймс газетт» уверениями, что Тарифная реформа означает Работу для всех — или, если вам так больше нравится (а им, конечно, так больше нравилось), Игры для всех, Рояли для всех, Велосипеды для всех и Дешевую шерсть. В мюзик-холлах миссис Браун Поттер исполняла национальный гимн Тарифной реформы. Насколько я помню, там были примерно такие строки:

Империя нуждается в защите,

И ей защиту мы (тарам-пам-пам) дадим.

Так Чемберлен сказал — враги, дрожите!

Мы все проблемы мигом разрешим!

(Или: На выборах мы точно победим, —

или еще что-нибудь в том же духе.)

Если этим строкам чего-то и не хватало по части государственной прозорливости и экономической обоснованности, зрители забывали об этом, очарованные красотой исполнительницы, и в едином порыве вопили: «Молодчина, Джо!» Сомневаюсь, впрочем, что число сторонников реформы после таких спектаклей увеличивалось.

Прежде политика меня мало интересовала. До десяти лет я был либералом-гладстонианцем. Потом одним незабываемым вечером папа вошел в гостиную и объявил, что впервые в жизни голосовал против мистера Гладстона. Он сел, тяжело дыша, и мы с мамой и Кеном стали либерал-юнионистами. Ими и оставались, пока я не переехал в Лондон.

Однажды в вечернем выпуске «Сент-Джеймс газетт» появилась статья о «жалком существовании преподавателя в начальной школе». То был практически единственный предмет, в котором я разбирался. Я отправил в газету ответ, и его напечатали. Так я заработал свою первую гинею. Это решило вопрос о моих университетах. Я наберусь писательского опыта на письмах в «Сент-Джеймс», как Барри в «Пэлл-Мэлл», как «Саки»[32] сейчас набирается опыта в Вестминстере. Чуть ли не каждую неделю, а иногда и каждый день, я отправлял статью в «Сент-Джеймс». И гранок ждать не надо — наутро я выбегал из дома и покупал свежий номер: не появилось ли мое произведение? Искал я тщетно. Исходя из принципа «если делаешь что-нибудь, то уж делай как следует», я заодно прочитывал «Сент-Джеймс» от первой страницы до последней. Вследствие этого я с неизбежностью сделался либералом и поборником свободы торговли.