Чаша и крест - Нэнси Бильо (2013)

Хотя время было уже довольно позднее и ходить по городу строго запрещалось, на улице, разбившись на кучки, стояло довольно много жителей Лондона. Они молча наблюдали за продвижением наших фургонов. Каким-то совершенно непостижимым образом всем уже было известно, кто сидит в фургонах и куда именно арестованных везут под усиленным конвоем. Возможно, слух пустили лодочники, которые всегда и все узнают первыми.

Сумерки сменились ночной темнотой. Только узенький серп луны, вскарабкавшийся на ноябрьское небо над домами и куполами церквей, тускло освещал дорогу и квадратную башню, в которую нас везли, окруженную стенами крепости, известной под названием лондонский Тауэр.

Мне не было видно в окно лорда Джона Дадли. В сопровождении большей части солдат он ехал верхом перед первым фургоном, где сидело семейство Кортни. Наш фургон охранял всего один верховой. Еще двое солдат быстро шагали позади него, неся на плечах пики.

А за ними, на благоразумном расстоянии, ехал еще один всадник. Но одет он был не в военную форму. Вид надвигающегося Тауэра был мне отвратителен, и я стала наблюдать за этим человеком. Наверняка это был еще кто-нибудь из отряда Дадли, с какой стати посторонним сопровождать нас. Из челяди Кортни вряд ли кто на это осмелится, особенно после того, что случилось с Джозефом. Но почему этот всадник держится так далеко, не приближаясь к нам, но и не удаляясь? Как будто не желает привлекать к себе внимания.

Впрочем, пока я за ним наблюдала, расстояние между этим человеком и двумя пешими солдатами значительно сократилось. А тут еще попался участок улицы, освещенный факелами, и мне удалось разглядеть его лучше. Всадник нетерпеливо потряхивал поводьями и похлопывал себя по правой ноге. Эти движения показались мне знакомыми, и вдруг меня словно что-то толкнуло, причем так сильно, что я даже подпрыгнула на твердой скамье фургона.

Человек, ехавший сзади, был Джеффри Сковилл.

— Да не пяльтесь вы на него так откровенно, — пробормотал сидящий рядом барон Монтегю.

Лицо его выглядело озабоченным. Глаза бегали по фургону: он смотрел то на сына, то на сидевшего напротив Невилла, то на сопровождавших нас солдат.

— Но это же глупо! — Я даже руками всплеснула. — Зачем Джеффри это делает?

— Вопрос совершенно идиотский, ходя вы и не похожи на слабоумную, — отвечал барон. — Не дергайтесь, сидите спокойно. И не оборачивайтесь больше. Не привлекайте к нему внимания.

Монтегю наклонился вперед, опустил руки на колени. Сделал он это медленно, почти небрежно, как бы с ленцой; через плечо нашего возницы он посмотрел вперед, на первый фургон и ехавших впереди солдат. Потом обернулся назад. Через несколько секунд барон кивнул, словно бы отвечая кому-то, и снова выпрямился. Я была зажата между его массивным корпусом и задней стенкой фургона, и Монтегю подвинулся так, что рука его за моей спиной высунулась наружу. Я почувствовала, как он помахал кому-то, словно бы подавая условный сигнал.

— Что вы делаете?

— Стараюсь спасти вас, Джоанна.

— Но это безумие, — прошептала я, едва сдерживая раздражение. — Тут же кругом солдаты.

— Мы с констеблем Сковиллом вооружены, вы же сами видели.

— Так вы, значит, тоже бежите с нами?

— Нет, — отвечал он, — я не брошу сына и своих друзей. Кроме того, сбежать всем не удастся. Эффект неожиданности сработает только для кого-нибудь одного.

— Но в результате ваше положение только ухудшится, — запротестовала я.

— Меня уже ничто не может спасти, — спокойно ответил он. — Я умру в Тауэре.

Я пожала ему руку:

— Не говорите так, барон. Ведь будет суд, вас обязательно выслушают. С чего вы взяли, что нет никакой надежды?

Монтегю вздохнул: