За чертой - Кормак Маккарти (1994)

— А тебе обязательно знать все?

Бойд постоял, кусая губы.

— И ты подошел и заговорил с ней, — сказал он.

— Чего-чего?

— Ну, ты так подошел, заговорил с ней. Как будто ничего такого и не видел.

— А что, по-твоему, надо было сделать? Сперва сказать, что я видел, как она стояла там голая, как чушка, а потом уже начинать разговор?

Бойд, перед этим только что присевший на корточки, снял шляпу и сел на гальку окончательно, держа шляпу перед собой в обеих руках. Окинул взглядом несущуюся реку.

— Так ты считаешь, нам, может, надо было там еще остаться?

— В том эхидо?

— Ага.

— И ждать, когда лошади нас сами найдут. Так, что ли?

Бойд не ответил. Билли встал и пошел прочь по галечной косе. Девушка вывела коней на берег, он вложил ружье в кобуру и оглянулся на Бойда.

— Ты как — ехать готов? — обратился он к брату.

— Ага.

Он подтянул на своем коне подпруги и принял у девушки поводья. Когда опять оглянулся на Бойда, тот продолжал сидеть на месте.

— Ну что у тебя опять?

Бойд медленно поднялся.

— Да нет, ничего, — сказал он. — Ничего нового, во всяком случае. Все то же самое. — Он бросил взгляд на Билли. — Ты меня понимаешь?

— Да, — сказал Билли. — Я тебя понимаю.

Через три дня пути они выехали к перекрестку со старой тележной дорогой — той, что начинается от Ла-Нортеньи в западных горах и пересекает плоскогорья Бабикоры, а дальше по ущелью Санта-Мария выводит к Намикипе. Погода стояла жаркая и сухая, так что всадники и их лошади к концу каждого дня становились под цвет дорожного полотна.

Сойдя с дороги, они через поля спустились к реке, Билли сбросил с коня седло и вьюки и, пока девушка занималась устройством лагеря, увел коней на реку, скинул сапоги и одежду и без седла въехал в реку, ведя коня Бойда за поводья, и сидел там голый, в одной шляпе, верхом, глядел, как дорожная пыль бледной полосой уплывает вниз по течению прозрачной холодной воды.

А кони пили. Иногда поднимали голову, оглядывали реку. Через некоторое время из леса на другой стороне реки выехал старик с парой волов, которых он погонял чем-то вроде жокейского стека. Волы были запряжены в единое самодельное ярмо — видимо, из тополя, потому что дерево так побелело на солнце, что казалось древней, выбеленной временем костью, в которую вставлены их шеи. Медленно, вперевалку они забрели в реку, посмотрели вверх по течению, потом вниз, потом на лошадей напротив и только после этого начали пить. Старик стоял около уреза воды и смотрел на голого мальчика на коне.

— ¿Cómo le va?[352] — сказал Билли.

— Bien, gracias a Dios, — сказал старик. — ¿Yusted?[353]

— Bien.[354]

Поговорили о погоде. О видах на урожай, насчет которого старик был большой дока, а мальчик полный профан. Старик спросил мальчика, кто он — небось бакеро? — и тот сказал, дескать, да, на что старик кивнул. Похвалил коней, сказал — хорошие, мол, кони. Это с первого взгляда видно. И перевел взгляд вдоль реки повыше, туда, где над их стоянкой в безветрии поднимался тонкий синий столбик дыма.

— Mi hermano,[355] — сказал Билли.

Старик кивнул. Одет он был в замызганную белую manta,[356] как и положено в этой стране, где крестьяне в полях выглядят грязными сумасшедшими, сбежавшими из какого-то всеобщего бедлама, чтобы воплотить свою бессмысленную ярость в медлительном битье мотыгами тела земли. Волы поднимали капающую морду из реки по очереди: сперва один, потом другой. Старик вознес над ними свой стек, как будто в благословении.

— Le gustan,[357] — сказал он.

— Claro,[358] — сказал Билли.

Он продолжал смотреть, как они пьют. Спросил старика, с охотой ли работают волы. Подумав и взвесив его вопрос, старик сказал, что не знает. Сказал, что у волов ведь нет выбора. Окинул взглядом коней.

— А ваши лошади? — спросил он.