За чертой - Кормак Маккарти (1994)

— Понятия не имею. Похоже на перо.

Они растерзали свои энчилады на части, пытаясь найти внутри их что-нибудь съедобное. Вошли двое мужчин, поглядели на них и сели за самый дальний столик.

— Ешь фасоль, — сказал Билли.

— Угу, — согласился Бойд.

Ладно, собрали в растерзанные тортильи фасоль, съели, стали пить кофе. Двое мужчин за задним столиком сидели тихо, ждали свой заказ.

— Она нас спросит, чем нам не понравились энчилады, — сказал Билли.

— Ну, может, спросит, а может, нет. Думаешь, кто-то их ест?

— Не знаю. Надо забрать с собой и дать псу.

— Ты предлагаешь взять приготовленную этой женщиной еду и прямо под окнами ее собственного кафе отдать псу?

— Еще станет ли пес это есть-то.

Бойд оттолкнул стул, встал.

— Давай схожу, принесу кастрюлю, — сказал он. — Покормить пса можно где-нибудь в сторонке.

— Давай.

— Просто скажем ей, что мы это берем с собой.

Когда он вернулся с кастрюлей, они соскребли туда с тарелок все оставшееся, закрыли крышкой и стали допивать кофе. Женщина вышла с двумя мисками очень аппетитного на вид мяса с соусом, с рисом и овощным салатом, который здесь называется pico de gallo.[368]

— Черт! — сказал Билли. — На вид так очень даже.

Он попросил счет, подошла женщина и сказала, что с них семь песо. Билли расплатился, а потом кивнул в сторону дальнего столика и спросил, что там мужчины едят.

— Cabrito, — сказала она.

Когда вышли на улицу, пес встал и в ожидании весь напрягся.

— Да ну к черту, — сказал Билли. — Дай ему прямо здесь.

Вечером по дороге на Бокилью им встретилась бригада бакерос, которые гнали на север стадо примерно из тысячи малорослых поджарых молодых бычков старинной породы корриенте.{65} Скорее всего, в Нако, где у границы с США имеются большие огороженные левады. Они гнали стадо уже три дня — из Кемады, что на дальнем южном конце нагорья Ла-Бабикора, — и были грязны и на вид страхолюдны, а их бычки зашуганны и дики. Ревмя ревя, они валили мимо в густой пыли, а затесавшиеся в их среду призрачного обличья лошадки ступали грустно, опустив красноглазые морды. Лишь немногие из всадников поднимали руку в приветствии. Юные gúeros поспешили найти подходящий взгорок, там соскочили наземь и стояли рядом с конем, смотрели, как этот медленный белесый хаос дрейфует к западу и как позади него, слегка курясь, солнце неспешно опускается под землю по мере того, как последние выкрики погонщиков и последние стоны быков удаляются, растворяясь в глубоком голубом молчании сумерек. Братья сели верхом и поехали дальше. Уже во тьме они проехали высокогорную деревушку, состоявшую из бревенчатых домиков, крытых дранкой. В холодном воздухе плыли запахи дыма и готовящейся пищи. Ехали то по полосам желтого света, падающего на дорогу из освещенных керосиновыми лампами окон, то вновь по ничем не скрашенному холоду и темноте. Утром все на той же самой дороге они встретили только что вышедших из высокогорного озерца, расположенного с юга от дороги, знакомых коней — мокрых и лоснящихся Бейли, Тома и Ниньо.

Те выкарабкались на дорожную насыпь вместе с полудюжиной других лошадей, которые тоже все были мокры, с них капало, они выплясывали и вскидывали головой в бодрящем утреннем холодке. Следом на дорогу выехали двое всадников; не дав лошадям всласть попастись на придорожной травке, погнали их дальше.

Подведя коня к обочине, Билли перекинул ногу через рожок седла, съехал вниз и передал поводья Бойду. Двигающиеся навстречу лошади сбились кучкой и, навострив уши, с любопытством озирались. Отцовский конь закинул голову и испустил долгое ржание.

— Эх, ни фига себе! — вырвалось у Билли. — Эх, да ни фига себе!