За чертой - Кормак Маккарти (1994)

В этих своих скитаниях время от времени он встречал команды бакерос, проезжавших по горным лугам, — иногда на мулах, потому что мулы в горах устойчивее, иногда со стадами коров. Ночами в горах холодновато, но все они бывали одеты на вид весьма легко, а для ночевки имели только одеяла серапе. Местные называли пастухов mascareñas,[829] потому что в Бабикоре в основном разводили беломордую породу коров, и agringados,[830] потому что они работали на «белого человека». В молчании они гуськом пересекали откосы и осыпи — держали путь через перевалы на высокогорные, богатые травами долины, сидя верхом в непринужденных, но при этом совершенно одинаковых позах. И только солнечные зайчики по сторонам — от жестяных кружек, притороченных к рожкам их седел. Ночами он иногда видел их костры в горах, но близко никогда не подходил.

В один прекрасный вечер, перед самой темнотой, он выехал на дорогу, свернул по ней и поехал на запад. Красное солнце, горевшее впереди в широком промежутке между двух гор, потеряло форму и медленно рассасывалось, растекалось по всему небу, зажигая его темно-красным послесвечением. Когда опустились сумерки, вдалеке на равнине вдруг возник единственный желтенький огонек жилья; Билли поехал на него и в конце концов оказался перед маленькой хижиной, обшитой вагонкой. Сидя верхом рядом с ней, он кликнул хозяев.

В дверях появился мужчина, вышел на открытую веранду.

— ¿Quién es?[831] — сказал он.

— Un vaquero.[832]

— ¿Cuántos son ustedes?[833]

— Yo solo.[834]

— Bueno, — сказал мужчина. — Desmonte. Pásale.[835]

Билли спешился, привязал коня к столбику крыльца, поднялся по ступенькам и снял шляпу. Мужчина придержал для него дверь, он вошел, мужчина вошел следом, затворил дверь и кивнул в сторону горящего очага.

Они сели, стали пить кофе. Звали мужчину Кихада; индеец яки из западной Соноры, он оказался тем самым gerente[836] Науэричикского отделения асьенды Бабикора, который когда-то разрешил Бойду отсечь родительских коней от табуна и забрать их. Кихада давно заметил одинокого гюэро, который скитается по горам, и попросил альгуасила его не трогать. Гостю он объявил, что знает, кто он и зачем здесь. Сказал и откинулся на спинку кресла. Поднял чашку к губам и отпил, глядя в огонь.

— А, так вы, значит, тот самый начальник, который вернул нам коней, — сказал Билли.

Тот кивнул. Подавшись вперед, он бросил взгляд на Билли, а потом опять сел, глядя в очаг. Толстостенная фаянсовая чашка без ручки, из которой он пил, была похожа на химическую ступку; он сидел, опираясь локтями в колени и держа ее перед собой в обеих руках; Билли подумал, что он сейчас скажет что-нибудь еще, но он молчал. Билли сделал из своей чашки глоток и снова сидел, держа ее в руках. Поленья в огне потрескивали. Во внешнем мире царила тишина.

— Значит, мой брат погиб? — сказал он.

— Да.

— Его убили в Игнасио-Сарагосе?

— Нет. В Сан-Лоренсо.

— И девушку тоже?

— Нет. Когда ее уводили, она была вся в крови и не держалась на ногах. Естественно, все подумали, что ее застрелили, но это не так.

— И что с ней сталось?

— Не знаю. Может быть, вернулась к семье. Она ведь совсем девчонка.

— Я спрашивал о ней в Намикипе. Там тоже не знают, что с ней.

— В Намикипе тебе никто ничего не скажет.

— А где мой брат похоронен?

— В Буэнавентуре.

— Надгробие какое-нибудь есть?

— Доска. Люди его любили. Он очень их к себе располагал.

— В Ла-Бокилье он не убивал однорукого.

— Я знаю.

— Я там был.

— Да. Он убил двоих в Галеане. Никто так и не понял зачем. Они даже не работали в латифундии. Но брат одного из них был приятелем Педро Лопеса.

— Альгуасила.

— Альгуасила. Да.