За чертой - Кормак Маккарти (1994)

Но мальчик лишь поднял руку, коснулся шляпы и поехал дальше.

Через два дня он выехал на торную дорогу, проложенную через горы с востока на запад. В лесу зеленели падубы и мадроньо, тележные следы на дороге были, но немного. За весь день он не встретил на ней ни души. Дорога вывела на высокий перевал, где сделалась такой узкой, что скалы пестрели старыми шрамами от колесных ступиц, а за перевалом там и сям виднелись пирамиды из камней — обычные для этих мест mojoneros de muerte[215] — надгробия, воздвигнутые на тех местах, где очередной путешественник много лет назад погиб, убитый индейцами. Местность казалась пустынной и ненаселенной, на глаза не попадалась ни дичь, ни птица, то есть вообще ничего, лишь ветер и безмолвие.

У восточного обрыва он спешился и повел коня по серому каменному карнизу. Кусты можжевельника вдоль скалы лежали на боку из-за ветра, который давно утих. Каменные утесы над дорогой пестрели наскальными рисунками, изображающими людей, животных, луны и светила, однако рядом с ними попадались и такие, которые не имели, казалось, никакой связи с реальным миром, хотя когда-то такая связь, возможно, была. Он сел на солнышке и поглядел с высоты вдаль, на восток, где за широким barranca[216] реки Бависпе лежит равнина Дянос-де-Каретас — плоскогорье, которое некогда было морским дном; теперь же, изрезанная мелкими квадратиками полей с зеленеющими на них новыми всходами кукурузы, эта старая земля «чичимеков»{36} лишь смутно помнит, как приходили и уходили священники и солдаты, как возникали и в прах распадались миссии, а за нею опять в голубоватой дымке кряж за кряжем встают горы, отрогами уходящие на север и на юг, — то каньон, то хребет, то сьерра, то барранка, и все это будто дремлет, ждет, чтобы мир воплотился, а потом сгинул. И над всем этим висит одинокий стервятник, недвижимо парит высоко в зените, занесенный туда прихотью ветра. Еще был виден паровозный дым, медленно ползущий по равнине к югу милях что-нибудь в сорока.

Билли достал из рваного кармана пригоршню орешков пиньон, высыпал их на камень и камнем поменьше принялся колоть. Приобретя привычку разговаривать с конем намного раньше, он и теперь все время говорил с ним, пока очищал их от скорлупок, а когда очистил, собрал опять в ладонь и протянул коню. Конь посмотрел на него, посмотрел на орешки, сделал два шага вперед и сунулся резиновыми губами в ладонь.

Мальчик стер о штанину с ладони конскую слюну, потом расколол остальные орехи и под взглядом коня съел их сам. Встал с камнем, которым колол орехи, подошел к краю обрыва и бросил камень туда. Камень полетел по дуге, падал и падал и исчез беззвучно. Билли стоял слушал. Откуда-то издалека, снизу, послышался тихий щелчок камня о камень. Билли вернулся, лег навзничь на нагретый плоский валун, под затылок подложил запястье, накрыл лицо шляпой и уставился в темноту ее тульи. Родной дом давно казался ему далеким и призрачным. А временами он ловил себя на том, что не может вспомнить отцовского лица.