Коммодор Хорнблауэр - Сесил Форестер (1945)

На ее лице промелькнуло какое-то странное выражение, брови удивленно поднялись, она открыла рот, словно хотела что-то сказать и вновь закрыла его. Княгиня улыбалась, но при этом выглядела растерянной и несколько сбитой с толку. Она снова попыталась было что-то сказать, но ей помешало церемонное открытие еще одних дверей, из которых вышло двадцать или тридцать лакеев, образовавших как бы улицу, ведущую в соседнюю залу. Хорнблауэр заметил, как венценосные персоны поднимаются со своих мест и выстраиваются попарно друг за другом, а полное прекращение разговоров показало ему, что в церемонии наступает особенно важный момент. Пары двинулись по залу, словно корабли, занимающие свои позиции в строю. Графиня положила свою руку поверх руки Хорнблауэра и слегка пожала ее, словно давая ему знак двигаться. Черт побери, процессия выстраивалась вслед за императорской четой! Вот прошел персидский посол, ведя смеющуюся девушку. Хорнблауэр еле-еле успел подвести свою партнершу, чтобы вступить им в кильватер. После того, как следом за ними стали еще две или три пары, процессия двинулась вперед, все удлиняясь по мере движения. Хорнблауэр внимательно следил за идущим впереди послом Персии; они прошли вдоль выстроившихся в две шеренги лакеев и вступили в следующий зал. Здесь процессия вновь распалась на пары, словно в народном танце: персидский посол со своей дамой направился влево и Хорнблауэр был готов повернуть направо, не дожидаясь знака гофмаршала, который стоял в готовности помочь сомневающимся.

Это был еще одна огромная зала, освещенная, должно быть, сотнями хрустальных канделябров, словно парящих под потолком; и во всю длину залы раскинулся грандиозный стол — в добрую милю длиной, как показалось сбитому с толку воображению Хорнблауэра — покрытый золотом и хрусталем, украшенный цветами. Стол имел форму буквы «Т» с очень короткой поперечной перекладиной и царственные персоны как раз занимали места во главе; за каждым стулом на всем протяжении стола стоял навытяжку лакей в белом парике. Хорнблауэра вдруг озарило, что обед еще только начинается, а блюда и напитки, поданные в зале под куполом, были лишь прелюдией к нему. Он был готов посмеяться над своим идиотским недостатком сообразительности и вместе с тем тяжело вздыхал в отчаянии, от того, что ему все же еще придется есть за императорским столом — несмотря на то, что он уже объелся.

За исключением особ королевской крови, все мужчины стояли у своих стульев, ожидая, пока усядутся дамы; напротив персидский посол вежливо наклонился к молодой даме, которую он привел к столу, аграф на его тюрбане раскачивался и бриллианты на нем вспыхивали огнем. Наконец, последняя из дам заняла свое место и все мужчины сели все разом — почти также дружно, как морские пехотинцы, берущие мушкеты «на караул». Тут же поднялся приглушенный гомон разговоров и мгновенно под носом Хорнблауэра очутилась золотая суповая тарелка, а перед ним возникла золотая же супница, наполненная розоватым супом, из которой он должен был зачерпнуть себе сам. Хорнблауэр не удержался и окинул взглядом стол: суп был подан всем гостям одновременно — должно быть, за столом прислуживали, по меньшей мере, двести лакеев.

— Это мсье де Нарбонн, французский посол, — сказала графиня, указывая взглядом на симпатичного молодого человека, сидящего на противоположном конце стола через на два места выше посла Персии, — конечно же, гофмаршал не представлял вас ему. А это — послы Австрии, Саксонии и Дании, — все номинально ваши враги. Посол Испании представляет Жозефа Бонапарта, а не правительство испанских повстанцев, которое признали вы, так что вряд ли вы будете представлены и ему. Не думаю, чтобы кроме нас, русских, здесь найдется живая душа, которую можно было бы вам представить.

В высоком бокале, стоящем перед Хорнблауэром, было налито прохладное желтоватое вино, которое он и пригубил.