Время, назад - Филип Дик (2011)

Себастьян задумался. Тут снова требовался тщательный расчет. Как отнеслась бы к этому Лотта, если бы она узнала? Узнает ли она в конечном итоге? Нужно ли, чтобы она узнала? И еще одно странное обстоятельство: что мисс Фишер выбрала именно его, практически наугад. Но с другой стороны, она говорила здесь чистую правду; матери, принявшие в матку ребенка, месяцев через девять начинают испытывать настоятельное желание. Так велит биология, зигота должна расщепиться на яйцеклетку и сперматозоид.

— А куда мы можем пойти? — спросил Себастьян.

— Можно ко мне, — предложила мисс Фишер. — Там уютно, и вы можете остаться на всю ночь. Никто вас потом не вышвырнет.

Он снова задумался. Вернуться в витарий вроде бы нужно, но в такой момент это было большой удачей. Он нуждался в психологической встряске; одна женщина его оставила, и вполне справедливо, но буквально сразу же другая остановила на нем свое внимание. И это льстило, не могло не льстить.

— О’кей, — кивнул он.

Энн Фишер остановила такси, и уже через какие-то секунды они летели к ее дому.

Вся обстановка квартиры свидетельствовала о прекрасном вкусе; Себастьян ходил по гостиной, разглядывая вазы, книги, большой гобелен, нефритовую фигурку Ли Бо. Правда, он остался тут в одиночестве; мисс Фишер удалилась в соседнюю комнату, чтобы, извините, срыгнуть.

Вскоре она вернулась, буквально заливая его светом своей улыбки.

— У меня еще остался прекрасный импортный сиддоновский согум десятилетней выдержки, — сказала мисс Фишер, показывая фляжку. — Хочешь?

— Да, пожалуй, нет.

Себастьян взял со стеллажа альбом долгоиграющих пластинок бетховенских виолончельных сонат. И только подумать, что через несколько веков их начисто искоренят. Венская Библиотека затребует и получит исчирканные поправками нотные листы, с огромным трудом переписанные Бетховеном с последнего издания партитуры. Да и сам Бетховен, он ведь тоже оживет; из его могилы раздастся испуганный голос. Но для чего он оживет? Чтобы искоренить массу прекрасной музыки. Кошмарная, если подумать, судьба.

— Хочешь, поставлю? — спросила Энн Фишер.

— Хочу, — кивнул Себастьян.

— Вот эта мне особенно нравится.

Она поставила самую раннюю пластинку, сочинение номер пять; и сперва они слушали молча, но буквально через пару минут Энн Фишер стала проявлять нетерпение, видимо, сидеть и внимательно слушать было не в ее духе.

— А как ты думаешь, — спросила она, встав с места и расхаживая по гостиной, — эта самая инверсия, она навсегда? Или потом вернется нормальное время?

— Я очень на это надеюсь, — сказал Себастьян.

— Но ведь сам-то ты выиграл. Ты же был мертвым, верно?

— Неужели это заметно? — ощетинился Себастьян.

— Не обижайся, пожалуйста, но тебе же под пятьдесят, и отсюда все следует. Так что жизнь твоя удлинилась, превратилась фактически в две полноценные жизни. Ну и как тебе нравится эта? Больше, чем первая?

— Все хорошо, но только с женою проблемы, — откровенно признался Себастьян.

— Она у тебя что, совсем молодая?

Не отвечая, Себастьян снял с полки томик английской поэзии семнадцатого века в переплете из меха венерианского сноффи.

— А ты любишь Генри Воэна? — поднял он глаза на Энн.

— Это он написал стихотворение про то, как видел вечность? «Однажды в полночь вечность видел я»[24].

Полистав немного томик, Себастьян сказал:

— Эндрю Марвелл, «К стыдливой возлюбленной». «Но за моей спиной я слышу, мчится крылатая мгновений колесница; а перед нами — мрак небытия, пустынные, печальные края»[25]. — Он порывисто захлопнул томик. — Я видел эти края, вне пространства и времени; я видел вещи столь огромные…

Он замолк, находя бессмысленным обсуждать свою загробную жизнь.

— Я думаю, ты просто хочешь поскорее затащить меня в постель, — сказала Энн Фишер. — Заголовок стихотворения — я, как говорится, поняла намек.