Эхо - Пэм Муньос Райан (2015)

Еще на одном снимке был школьный оркестр. Фридрих отыскал отца в группе струнных – первая виолончель. Но его взгляд задержался на маленьком дирижере с палочкой в руке. Мог бы он быть на этом месте?

Фридрих спрятал фотографии в карман. Потом поставит у себя на тумбочке. Остальные сложил в шляпную картонку и документы туда же. С нижней стороны крышки был приклеен конверт. Фридрих вытащил оттуда листок бумаги, на котором был чернильный оттиск младенческих ступней, а ниже написано имя: Фридрих Мартин Шмидт. Еще ниже – его, Фридриха, дата рождения и слова: «Причина смерти – эпилепсия».

Сердце пропустило удар.

Фридрих перечитал снова.

Его имя и его дата рождения. Значит, и следочки его. Но у него нет эпилепсии! И он жив, еще как жив! Почему кто-то написал, что он умер? Руки, держащие листок, тряслись.

Он не слышал, как открылась входная дверь. В комнату вошла Элизабет и принялась разматывать шарф.

– Как обычно, фрау фон Гербер знает все обо всех! Сразу сообщила мне все новости. Она поздравила меня с переводом в Берлин и сказала, доктор Браун очень рад, что кто-то из его пациентов занялся медициной, хоть я и не смогу проходить практику у него. Еще она соскучилась по моему варенью из айвы. Я пообещала, что скоро сварю и пришлю ей.

Элизабет подбоченилась, внимательно глядя на Фридриха.

– Что с тобой? Ты такой бледный.

Он протянул ей листок.

Элизабет прочла, и ее губы приоткрылись, но она не смогла выговорить ни слова. Наконец она сказала:

– Тут какая-то ошибка.

– Это моя дата рождения и мое имя.

– Фридрих, наверняка это можно объяснить. Пойдем!

Фридрих, как во сне, пошел за ней на кухню. Отец, стоя у раковины, набирал воду в чайник.

– Отец! – позвала Элизабет.

И протянула ему бумажку.

Он сперва удивился, а потом словно что-то вспомнил:

– Где ты это нашла?

– Фридрих нашел.

Отец кивнул:

– Так много лет прошло… Я и забыл.

– Почему здесь написано, что я умер? – спросил Фридрих.

Отец перевел взгляд с него на Элизабет.

– Садитесь… Я объясню.

9

Фридрих и Элизабет сели напротив отца, а он поставил на стол холодный чайник и обхватил его ладонями.

Потом глубоко вздохнул.

– Роды начались ночью. Доктор Браун и медсестра приехали к нам домой. Как только ты появился на свет, у тебя начались судороги. Доктор Браун сказал, что ты не доживешь до утра. Медсестра перед уходом сделала отпечатки твоих пяточек, маме на память – хоть какоето утешение. А ты взял и дожил до утра. И следующий день пережил, и следующий. А мама… начала угасать несколько месяцев спустя.

У отца на глазах блестели слезы.

– Почему ты никогда не рассказывал? – спросил Фридрих. – Про эпилепсию?

– Мама, когда уже лежала в больнице, взяла с меня слово, что никому не расскажу. С каждой неделей твое родимое пятно становилось заметней, а вместе с ним росли сплетни и суеверные слухи. Фрау фон Гербер уверяла, что мама, когда была беременной, пролила себе на живот красное вино, оттого и метка осталась. Продавец в булочной говорил, что незадолго до твоего рождения мама сильно испугалась, и пятно появилось из-за этого.

– Я помню, – сказала Элизабет. – А цыганка на улице считала, что это знак родовой тайны – нечто в истории нашей семьи, о чем никто не знает.

– Все это чушь! – сказал отец. – Ваша мама не пила вина и никогда ничего не боялась. И не было в истории ее семьи никаких зловещих тайн. Хотя за тебя, Фридрих, она беспокоилась. У ее тетушки было похожее родимое пятно, так что мама знала, что жить с этим тяжело. Добавить сюда еще и такое клеймо, как эпилепсия, было бы уже слишком.

Фридрих растерянно оглянулся на Элизабет.

– Клеймо?

– Снова бабьи сказки! – ответила сестра. – Кое-кто считает, будто эпилептики безумны или одержимы бесами. Невежественные выдумки, только и всего!