Зодиак - Ромина Рассел (2014)

Я тепло попрощалась с Сирной. Как только она ушла, Матиас сказал Хайсену, что ему нужно поговорить со мной наедине. Я едва могла говорить, но он решил, что тому виной события на Пленуме и мое решение отправиться завтра на Суфиановые Облака. Я не могла сказать ни ему, ни Хайсену о гибели папы, словно от этого его смерть стала бы более реальной.

– Пожалуйста, Роу. – Теперь в комнате вместо Сирны находился Матиас, но мои глаза все так же смотрели в одну точку на полу, как будто я никак не могла осознать произошедшее. – Это мой долг – удерживать тебя от необдуманных решений. Я просто пытаюсь помочь тебе прийти к правильному выводу.

– Знаю, – вымолвила я с трудом. – Я просто устала.

Его баритон стал мягче.

– Я собираюсь сегодня ночью отправиться с мамой на разведку, проверить, не следят ли за тобой. Вернусь утром. А ты попытайся уснуть… и все обдумать.

– Завтра я отправлюсь искать Окуса, – ответила я угасшим голосом.

Матиас молча вышел.

Оставшись одна, я разделась и пошла в душ. Под обжигающими струями я опустилась на плиточный пол, прислонившись к стене. Липкий пар сгустился в душевой, проник в меня, заполнив каждую клетку моего существа, – и пусть, лишь бы не эта пугающая, зияющая, смертельная пустота. Я повертела пальцами розовую жемчужину Сирны, думая о папе. Последний раз мы виделись полтора года назад, когда я приезжала на каникулы из Академии. Стэнтон тоже приехал домой. Мы словно вернулись в прошлое, когда были детьми и все втроем жили вместе. Мамин призрак все еще витал в темных углах нашего бунгало, но уже едва уловимо. То была чудесная поездка.

В последний день каникул я помогала папе чистить нашу старую шхуну. Я рассказывала ему о том, что начала играть в группе со своими лучшими друзьями Нишико и Диком, и мы даже обсудили с ним мои планы после Академии. За все годы мы, наверное, впервые поговорили с ним по душам.

А сколько всего я бы хотела сказать ему! Невысказанные слова, откровения, чувства, которые я должна была разделить с ним, вместо того чтобы прятать глубоко в себе, вылились горькими слезами. Я должна была сказать ему, почему уехала из дома. Я должна была спросить, как он себя чувствовал после ухода мамы. Я должна была признаться, что злилась на нее, но также злилась и на него, что не защитил меня от ее одержимости. Все это изливалось теперь в безудержных рыданиях, ранило горло, сотрясало тело, будто мои воспоминания и чувства, раздирая меня, рвались наружу.

Я вышла из душа, когда мои глаза, казалось, выплакали все слезы. Пальцы от горячей воды сморщились. Я накинула белый пушистый халат и, сев перед зеркалом, стала расчесывать щеткой мокрые волосы, вглядываясь в свои тоскливые и помертвевшие глаза. Их бледная зелень напомнила мне о биолюминесцентных бактериях, которые светятся по ночам во внутренней лагуне, где папа разводит своих моллюсков-жемчужниц. То есть разводил…

Я вдохнула и не смогла выдохнуть. Точно мой мозг отказывался принимать этот кошмар как действительность. Папа не мог погибнуть!

Откуда-то издалека до меня донесся барабанный стук. Нет, это стук в дверь. Но он звучал так слабо, как будто проникал в мою голову сквозь толщу тумана, и я не сразу осознала, что кто-то стучит в мою дверь. Я снова взглянула в зеркало. Волосы уже высохли и стали почти прямыми, поскольку я их расчесывала не переставая. Оказывается, прошло немало времени. Сложно было сказать, сколько я так просидела, думая о папе. О нашем доме на Раке. Обо всем, что утратила.

Что я потеряю, если отправлюсь еще в один, последний, полет в Космос?

– Роу? С тобой все нормально?

Голос Хайсена согрел мою душу, словно одеяло, и я почувствовала, что постепенно выхожу из оцепенения, будто выползаю из своей скорлупы. Уж чего-чего, а оставаться сейчас в холодном одиночестве мне совсем не хотелось. Я как никогда нуждалась в душевном тепле.

– Входи, – разрешила я, пряча жемчужный кулон под халат и завязывая пояс.