Царствие Хаоса (сборник) - Сборник (2014)

Возможно, Рейчел лечили неправильно. Мы пытались заморить плесень голодом, и тогда она принялась за мою жену. Рейчел заразилась и была съедена заживо в течение нескольких часов. Не выдержав, я сбежала из больницы, но знаю, что к исходу дня от нее ничего не осталось. С тех пор как Никки заразилась, прошло шесть дней, и она по-прежнему оставалась собой, разговаривала, думала и вела себя как человек. Не обычный человек, человек с особыми нуждами и ограниченными возможностями, но все-таки человек.

Она все еще была моей малюткой.

Ручки, которые протянулись, чтобы схватить бутылку, больше напоминали щупальца. Или придатки, утратившие какие бы то ни было отличительные особенности в процессе размягчения, который происходил с телом Никки и был далек от завершения. Я наблюдала, как дочь возится со своей бутылкой в темноте, отмечая места, где ее кожа еще оставалась человеческой. Загар сошел быстро, и даже человеческие части Никки стали слабыми и бледными. Но это по-прежнему были человеческие части тела, мои глаза меня не обманывали.

Пока я вижу их, Никки еще можно спасти.

Не спрашивайте меня как. Если изобретут лекарство. Если правительство снова возьмет власть в свои руки. Моя жизнь представляла собой шаткую конструкцию из вероятностей, которая держалась лишь на этих бледных клочках кожи на руках моей малышки.

Лицо Никки осталось прежним лишь наполовину. Серая поросль на правой щеке и подбородке разрослась, но пока не затронула нос и правый глаз, хотя из правой ноздри уже пробивалась тонкая серая короста. Левая сторона лица представляла собой сплошное серое месиво с дырой вместо рта. Справа рот еще походил на человеческий. Никки опрокидывала туда сок: клюквенный, грейпфрутовый, апельсиновый, не заботясь о вкусе смеси. Потеряв язык, она перестала различать вкусы и воспринимала только сладость.

Я смотрела, как Никки поглощает первую бутылку, проливая половину мимо рта. Мысленно я сравнивала ее расплывчатое лицо с тем, каким оно было вчера, отмечая места, поглощенные плесенью. Никки подняла глаз и перехватила мой взгляд. На ее губах появилась странная гримаска: не то ухмылка, не то презрительная усмешка. Затем она отползла в темноту, сжимая сок в серых придатках, некогда бывших ее руками.

— Убери свет, глазам больно, — протянула Никки с такой знакомой ноющей интонацией, которую использовала, когда мы запрещали ей задерживаться на вечеринках или заводили разговоры о парнях. В нынешних обстоятельствах ее тон звучал до неприличия грубо, но к тому времени наша жизнь утратила всякие понятия о приличиях.

— Хорошо, детка — ответила я, пятясь назад до края платформы, затем спрыгнула на землю и опустила дверь.

Как только дверь фургона захлопнулась, сердце чуть не выскочило из груди, а страх затопил меня до краев. Я еще могла справляться с собой, когда видела дочь, но стоило мне оказаться одной…

Я стащила перчатки в поисках следов плесени на руках. Убедившись, что все чисто, я обратилась к лицу, выискивая на нем мягкий пушок. И только не найдя ничего, рухнула на дорогу, закрыла лицо руками и зарыдала.

Я припарковала фургон на почерневшей выжженной земле. Здесь не было места серой мягкости: кто бы ни был тот, кто поджег стоянку, он использовал правильный катализатор, сделав почву на какое-то время невосприимчивой к спорам. А значит, пока нам ничего не угрожает, а задерживаться надолго мы не собирались. Мне нужна лаборатория, место, где я смогу сохранить в изоляции то, что удержит мою дочь от распада.

Громкий стук в дверь прогремел словно выстрел в тихом утреннем воздухе. Дрожа как осиновый лист, я обошла фургон, отперла дверь и скользнула внутрь.

— Никки, дорогая, я принесла тебе сок.

За ночь плесень разрослась, поглотив большую часть стен и потолка, но почти не тронула пол. Наверняка из-за того, что слой пленки на полу был толще. Впрочем, какая разница.