Аннигиляция - Джефф Вандермеер (2014)

– Я чувствовал себя свободнее, чем обычно, но в то же время и более скованно, – говорил один из участников экспедиции. – Мне казалось, можно делать что угодно – при условии, что я не против того, чтобы за мной наблюдали.

Другие участники упоминали об ощущении эйфории и нестерпимом сексуальном желании, которые нельзя было объяснить и которые руководство в итоге сочло несущественными.

Если и было в отчетах что-то подозрительное, это следовало искать в мелочах. Например, нам не показали дневники участников – только дали послушать длинные беседы, записанные на пленку. По мне, это означало, что нас не хотели приобщать к их реальному опыту (впрочем, тогда мне это казалось паранойей).

Некоторые описывали заброшенную деревню, и в их словах я улавливала несоответствия: уровень упадка и разрушения указывал на то, что деревню забросили не пару лет назад, а значительно раньше. Впрочем, даже если кто-то и обращал на это внимание, из всех отчетов эти замечания вымарали.

Теперь я знала наверняка: записи нам прокручивали по той простой причине, что какой бы секретной ни была эта информация, обладание ею ни на что не влияло. Отсюда следовал лишь один логический вывод: руководство знало, что домой мы вернемся не все. Если вообще вернемся.

* * *

Заброшенная деревня практически слилась с естественным ландшафтом. Я, собственно, даже не заметила, как наткнулась на нее. Дорога нырнула в лощину, и вот она: десяток с небольшим домов в окружении чахлых деревцев. Крыш почти не осталось, и тропа, вившаяся между домами, терялась под крошкой и обломками. Некоторые деревянные стены еще стояли, черные от гнили бревна поросли лишайником, но большей частью обратились в труху. Можно было заглянуть внутрь домов. Там валялись остатки стульев и столов, детские игрушки, сгнившая одежда, упавшие потолочные балки, покрытые мхом и плющом. Над всем этим запустением стоял резкий запах какой-то химии и гниющей падали. Некоторые дома практически сползли в проток и стали похожи на скелеты тварей, пытающихся выбраться из воды. Складывалось ощущение, что поселение забросили лет сто назад, осталось лишь смутное напоминание о случившемся.

В комнатах, когда-то служивших кухнями, гостиными или спальнями, попадались растительные фигуры из мха и лишайника высотой метр-полтора и больше, практически бесформенные, но в которых угадывалось подобие конечностей, голов и туловищ. Они как будто слегка покачивались от ветра или собственного веса. А может, просто показалось.

Одна такая «композиция» поразила меня до глубины души. Четыре фигуры – одна «стояла», а три другие разложились настолько, что будто «сидели» на диване за кофейным столиком (точнее, за тем, что от него осталось). Все они были повернуты лицом в дальний угол гостиной, к груде кирпичной крошки, образовавшейся на месте камина и печной трубы. Сквозь затхлость и сырость неожиданно прорезался аромат лайма и мяты.

Ни о «композиции», ни о ее смысле или моменте прошлого, запечатленном на ней, думать не хотелось. Я не чувствовала умиротворенности – лишь какую-то незавершенность. Пора было идти дальше, но сперва я взяла образцы. Нужно было задокументировать каждую находку, но фотографий было недостаточно. Я срезала комок мха со «лба» одной из фигур, подобрала несколько деревянных щепок, даже соскребла плоть дохлых животных: лисы, всей скрюченной и засохшей, а также какой-то крысы, которая погибла день или два назад.

На выходе из деревни случилось странное. Ко мне сквозь проток, разрезая воду, двигались две линии. Я перепугалась, достала бинокль, но он оказался бесполезен: вода в солнечных бликах была непрозрачной. Что это: выдры? рыбы? еще что-то?… Я приготовила пистолет.