Кертис не стал раздумывать над основаниями отданного мной приказа, а выпрыгнул на пристань и забросил канаты на палубу.

— Что все это значит? — спросил он, снова оказавшись на борту.

— Ловаас, — ответил я. — Я хочу увидеть его, прежде чем Йоргенсену представится шанс его обработать.

Взревел двигатель.

— Средний вперед, — скомандовал я в переговорную трубку.

Винты взбили грязную воду за кормой яхты. Мимо заскользила пристань. Я повернул штурвал. Бушприт, описав дугу, устремился к прикрывающим бухту островам. И тут из-за упаковочных цехов показался Йоргенсен. Он разгадал мой план. Но было уже поздно. Нас отделяла от пристани полоса воды, которая стремительно расширялась.

— Я хочу поболтать с Ловаасом, — крикнул я. — Наедине.

Его лицо потемнело от гнева. Он остановился, но ничего не сказал, а развернулся и зашагал обратно между цехами. Я скомандовал «полный вперед», и мы заскользили между островами, стремительно погружаясь в молочную дымку Северного Ледовитого океана. Мы шли к маяку Утваер. Прямо перед нами были пришвартованы две небольшие лодки. Одна из них была обычной норвежской рыбацкой лодкой. Вторая привлекла мое внимание своим необычным видом. Она выглядела так, как будто кто-то предпринял неуклюжую попытку превратить ее в плавучий дом. Двое мужчин стояли перед порогом дома. Короткая лестница вела в воду. Когда мы поравнялись с лодками, поверхность воды запузырилась и тут же среди пузырей возник круглый шлем водолаза.

— Что там, внизу? — крикнул Дик, который стоял, опершись на поручень правого борта.

— Авиационный двигатель, — раздалось в ответ.

— Здесь что, все говорят по-английски? — спросил я у Дахлера, который расположился в рубке, когда мы вошли в «Бовааген Хвал», и до сих пор ее не покинул.

— Преимущественно да, — отозвался он. — Видите ли, во время войны почти все, у кого были моторки, перебрались в Англию. Люди пытались бежать даже в весельных лодках. — Он пожал плечами. — Кое-кому удалось добраться до Шетландских островов. Другим повезло меньше. Кроме того, многие служили на английских или американских торговых судах. Английского не знают только старики и фермеры. — Он встал и поднялся в кокпит. — Так вы решили увидеться с Ловаасом? — Он прислонился спиной к стене рубки, глядя куда-то вдаль. — Я с ним однажды встречался. Он хотел быть капитаном на одном из моих каботажных пароходов. Я побуду внизу, — добавил он. — Мне не хочется с ним пересекаться.

— Что он из себя представляет? — спросил я.

— Ловаас? — Он повернул голову и несколько мгновений смотрел на меня. — Скользкий, как угорь. — Его губы растянулись в кривоватую улыбку. — Но внешне он совсем не похож на угря. О нет. Он маленького роста, и у него большой живот. Он много смеется, но его глаза не смеются, и люди его боятся. У него нет ни жены, ни детей. Он живет только для себя. Сколько денег вы готовы предложить ему за то, что он вам расскажет о Шрейдере?

— Не знаю, — ответил я. — Я еще об этом не думал.

— Если Ловаас располагает информацией, которая нужна вам и Йоргенсену, он запросит много.

— Возможно, он не знает цену этой информации? — предположил я.

Дахлер засмеялся.

— Ловаас всегда знает, что сколько стоит.

После этого я долго молчал, размышляя, как мне быть с этим китобоем. По мере того как мы продолжали скользить по гладкой поверхности моря, дымка постепенно сгущалась, пока наконец солнце не превратилось в радужное пятно в белом небе, после чего заметно похолодало. Видимость продолжала ухудшаться, дымка сгустилась в туман, и я начал опасаться, что мы можем разминуться с Ловаасом.

Но десять минут спустя с носа донесся крик Кертиса:

— Корабль по левому борту, шкипер.