Последний кит. В северных водах - Ян Мак-Гвайр (2016)

Самнер работает все утро, зондируя, отпиливая и зашивая, пока у него не начинается головокружение от хлороформа, а к горлу не подкатывает тошнота от ощущения, что он угодил на кровавую скотобойню. Обстановка вокруг гораздо хуже той, что он когда-либо мог вообразить себе в самых отвратительных кошмарах. Мужчин, которых всего несколько часов тому он видел весело смеющимися и балагурящими на кряже, теперь привозят к нему по частям. Он должен исполнять свой долг, говорит он себе, и потому обязан работать со всем усердием. Это все, что он может сделать сейчас, поскольку большее – уже не в силах человеческих. Подобно ему, другие младшие хирурги – Уилки и О’Доуд – уже взмокли от пота и работают по локоть в крови. Стоит только завершиться одной хирургической операции, как начинается другая. Прайс, санитар, проверяет носилки в момент прибытия, оттаскивает в сторону тех, кто уже скончался, а раненых распределяет в порядке живой очереди. Корбин, главный хирург и начальник медицинской службы, решает, какие конечности следует ампутировать немедленно, а какие можно еще сохранить. Он служил в составе Колдстримского гвардейского полка под Инкерманом с винтовкой в одной руке и скальпелем в другой, когда за десять часов погибли две тысячи солдат. На усах у него повисли брызги крови. Чтобы отбить омерзительный запах, он жует корневища маранты[34]. Это все ерунда, говорит он остальным; это еще не самое страшное. Они режут, пилят и зондируют, ища мушкетные пули. Они потеют и ругаются на чем свет стоит, а еще их постоянно подташнивает из-за жары. Раненые все время требуют воды, но ее не хватает, чтобы утолить их жажду, непристойную и омерзительную, их требования становятся невыносимыми, но Самнеру приходится выслушивать их, потому что он должен продолжать делать свое дело, насколько у него достанет сил. У него нет времени на гнев, отвращение или страх, как нет ни времени, ни сил отвлекаться на что-либо еще, кроме работы.

Ближе к вечеру, часам к трем или четырем пополудни, сражение начинает стихать и поток раненых сначала уменьшается, а потом и прекращается вовсе. Поговаривают, что британские войска наткнулись на огромные винные склады неподалеку от Лахорских ворот и упились до бесчувствия. Но, какой бы ни была причина, наступление останавливается, и впервые за много часов у Корбина и его помощников появляется возможность оторваться от работы и перевести дух. Им привозят корзины с едой и бутыли с водой, а некоторых раненых переводят в полковые госпитали на кряже. Самнер, смыв с себя кровь и пообедав тарелкой холодного мяса с хлебом, ложится на походную койку и засыпает. Его будят сердитые возгласы. В дверях полевого госпиталя появляется мужчина в тюрбане с раненым ребенком на руках; он просит помощи, а О’Доуд и Уилки яростно отказывают ему в этом.

– Уведите его отсюда, – говорит Уилки, – пока я не всадил в него пулю.

О’Доуд подхватывает стоящую в углу комнаты саблю и делает вид, будто собирается вынуть ее из ножен. Но мужчина не трогается с места. К ним подходит Корбин и приказывает О’Доуду успокоиться. Быстро осмотрев ребенка, он качает головой.

– Ранение слишком серьезное, – говорит он. – Раздроблена кость. Он долго не проживет.

– Но вы можете отрезать ее, – настаивает мужчина.

– Вам нужен одноногий сын? – спрашивает Уилки.

Мужчина не отвечает, и Корбин вновь качает головой.

– Мы ничем не можем вам помочь, – говорит он. – Здесь госпиталь, и мы лечим только солдат.

– Британских солдат, – уточняет Уилки.

Но мужчина не выказывает ни малейшего намерения уйти. Из раздробленной ноги мальчика сочится кровь и капает на свежевымытый пол. Над их головами по-прежнему с жужжанием кружатся тучи мух, а время от времени то один раненый солдат, то другой стонут или зовут на помощь.

– Но вы же ничем не заняты, – говорит мужчина, оглядываясь по сторонам. – Сейчас у вас есть время.

– Мы ничем не можем вам помочь, – повторяет Корбин. – Вы должны уйти.