Последний кит. В северных водах - Ян Мак-Гвайр (2016)

– Если его убьют, нам придется выдумать какую-нибудь историю, – говорит Уилки. – Корбин будет очень недоволен.

– Корбин, – ворчит О’Доуд. – Вечно этот гребаный Корбин.

– Это его брат или зять? – спрашивает Самнер. – Никак не могу запомнить.

О’Доуд пожимает плечами и качает головой.

– Шурин, – говорит Уилки. – Сэр Барнабас Гордон. Я был на лекции по химии, которую он читал в Эдинбурге.

– От Корбина ты ничего не дождешься, – заявляет О’Доуд Самнеру, – можешь даже не рассчитывать на это. Он бывший гвардеец, а его супруга – баронесса.

– После этого он окажется перед нами в долгу, – говорит Самнер.

– Такой человек, как Корбин, ни перед кем не чувствует себя в долгу. Мы получим свою долю сокровищ, если оно действительно существует, но, можешь мне поверить, на этом все и кончится.

Самнер кивает и задумывается на мгновение.

– А ты уже пробовал добиться от него чего-либо?

При этих его словах Уилки улыбается, а вот О’Доуд хранит молчание.

Через десять минут возвращается Прайс и докладывает, что они нашли дом и что маршрут к нему выглядит достаточно безопасным.

– Ты видел сокровища? – спрашивает у него О’Доуд.

– Он говорит, что они зарыты во внутреннем дворе дома. Он показал мне место, и я приказал ему копать.

Они идут вслед за Прайсом по лабиринту узких переулков, затем выходят на широкую улицу, лавки по обеим сторонам которой уже разграблены, а дома закрылись ставнями и жалюзи и притихли. Вокруг не видно ни души, но Самнер уверен, что здесь тем не менее есть люди – до смерти напуганные семьи прячутся где-нибудь в прохладной темноте, джихадисты и гази[36] зализывают раны и занимаются тайными приготовлениями. Где-то рядом раздаются звуки шумной попойки, а издалека доносится грохот пушечных выстрелов. Солнце уже готово скрыться за горизонтом, но адская жара по-прежнему не спадает. Они переходят на другую сторону улицы, осторожно обходя дымящиеся груды костей, ковры и сломанную мебель, и примерно еще через сотню ярдов Прайс останавливается перед открытыми дверями и кивает.

Квадратной формы внутренний дворик невелик, побеленные стены посерели и выглядят неопрятными, а в некоторых местах из-под отвалившейся штукатурки видна глинобитная кирпичная кладка. В каждой стене проделаны по два арочных проема, а наверху над ними тянется обшарпанный деревянный балкон. Хамид сидит на корточках в центре двора. Он уже снял одну из каменных плит, которыми тот вымощен, и сейчас убирает рыхлую землю.

– Помогите мне, пожалуйста, – говорит он. – Нам нужно спешить.

Прайс опускается на колени рядом с ним и начинает рыть землю руками.

– Я вижу какую-то шкатулку, – спустя несколько мгновений сообщает он. – Смотрите, вот она.

Остальные подходят ближе и становятся полукругом. Прайс и Хамид освобождают шкатулку от земли, и О’Доуд ударом приклада открывает крышку. В шкатулке лежат четыре или пять холщовых мешочков.

Уилки берет один из них в руки, заглядывает вовнутрь и начинает смеяться.

– Господи Иисусе, – восклицает он.

– Что там, сокровища? – жадно спрашивает Прайс.

Уилки показывает содержимое мешочка О’Доуду, и тот сначала улыбается, потом громко смеется и хлопает Уилки по спине.

Прайс вынимает из шкатулки оставшиеся три мешочка и развязывает их. В двух лежат монеты, а в третьем находится целая коллекция разнообразных браслетов, перстней и прочих драгоценностей.

– Будь я проклят, – негромко шепчет он себе под нос.

– Дай-ка я взгляну на эту красоту, – говорит Уилки.

Прайс передает ему самый маленький из мешочков, и Уилки высыпает его содержимое на пыльные каменные плиты двора. Дружно опустившись на колени, младшие хирурги во все глаза глядят на сверкающую груду драгоценностей, словно школьники за игрой в стеклянные шарики[37].

– Нужно выковырять все камни, а золото переплавить, – заявляет О’Доуд. – Чем проще, тем лучше.