Жизнь без слов. Проза писателей из Гуанси (сборник) - Коллектив авторов (2018)

Пришла зима, Чжу Лин вышла из заточения. Она нарядилась во все яркое и теперь выглядела еще более неповоротливой. Прохаживаясь от дома к дому, каждому встречному она сообщала, что выходит замуж. А когда ее спрашивали: «За кого?», отвечала: «За Ван Цзякуаня». Когда кто-то обмолвился, что Ван Цзякуань вроде как живет с Цай Юйчжэнь, она ответила: «Жить вместе не означает быть замужем. Между ними нет любви, поэтому супружеством это называть нельзя».

Многие за глаза судачили, что Чжу Лин потеряла всякий стыд. На ее счастье Ван Цзякуань был глухим, вот она над ним и издевалась, но будь на его месте другой, ей бы не удалось разыграть такой спектакль.

За одну ночь в деревне распустились все персиковые деревья. Кроваво-алые цветы, казалось, даже пахнут, как кровь. Сидевший на пороге Ван Лаобин удивился: «Чую, запахло цветами персика. Что это они так рано распустились? Еще Новый год не отметили, а уже все в цвету».

Фотограф Чжао Кайин, который круглый год подрабатывал в горных районах, подошел к Ван Лаобину и спросил: «Будешь фотографироваться?» – «Судя по голосу, – откликнулся Ван Лаобин, – ты мастер Чжао. Снова к нам пришел. Обычно ты приходишь в нашу деревню как раз за несколько дней до праздника, какая точность. Ты вот спрашиваешь меня, буду ли я фотографироваться, а на кой мне это теперь? Прошлой зимой я тебя еще видел, а этой – уже нет. Так что фотографировать меня дело пустое. Лучше иди фотографируй молодежь: Лао Хэя, Гоуцзы, Чжу Лин. Они каждый год просят сделать по несколько снимков. Мастер Чжао, да ты присаживайся. А то я все болтаю, даже забыл тебя усадить. Мастер Чжао, ты уже пошел? Почему даже не присел?»

Пока Ван Лаобин продолжал говорить с Чжао Кайином, тот уже был далеко. За ним увязалась толпа деревенских детей и нарядно одетых взрослых. Цветы персика распустились словно специально для Чжу Лин. Взяв с собой фотографа, она бродила по персиковой роще, а красные лепестки, словно снег, оседали на ее волосах и одежде. Ее лицо пылало от волнения, его словно подкрасили этими самыми лепестками. «Чжу Лин, замри, – скомандовал Чжао Кайин, – этим аппаратом я даже твой жар сфотографирую». – «Мастер Чжао, – откликнулась она, – раз уж взялся меня фотографировать, так сделай больше тридцати снимков, изведи на меня всю пленку».

Заливистый смех Чжу Лин и ее пунцовые щеки так и запечатлелись на фоне цветущих в тот год персиков, и даже потом, когда деревенские смотрели на персиковые деревья, им вспоминалась Чжу Лин.

Закончив фотографироваться, Чжу Лин заявилась в дом к Ван Цзякуаню. Это было впервые с тех пор, как сильный ливень залил их дом. Чжу Лин выглядела несколько уставшей, едва переступив порог, она пошла и улеглась прямо на кровать Ван Цзякуаня. Она заснула так же запросто, словно была у себя дома. Немного погодя ее храп услышала Цай Юйчжэнь.

Не в силах выносить ее похрапывание, Цай Юйчжэнь растолкала Чжу Лин и стала махать в сторону окна. Чжу Лин подумала, что та выгоняет ее на улицу, мол, катись отсюда. Чжу Лин на это ответила: «Это моя кровать, а ты возвращайся туда, откуда пришла». Слова Чжу Лин нисколечко не напугали Цай Юйчжэнь, она со всего размаха шлепнулась на кровать, которая еще долго раскачивалась и нещадно скрипела. Она думала, что этим невыносимым звуком обратит Чжу Лин в бегство.

В свою очередь Чжу Лин решила одолеть Цай Юйчжэнь словами, ведь та могла лишь слышать, но при этом не разговаривала. Чжу Лин заявила: «Я ношу ребенка Ван Цзякуаня. Я с ним начала спать еще два года назад. Мы не знаем, откуда ты явилась, но жить здесь дальше ты не можешь». Цай Юйчжэнь в ответ встала с кровати и, расплакавшись, выбежала вон. Вскоре Чжу Лин увидела, что Цай Юйчжэнь пихает в комнату Ван Цзякуаня. «Хороший ты человек, Цзякуань, – вдруг сказала Чжу Лин, – тебе прекрасно известно, от кого у меня ребенок, но ты меня никому не выдал. И сегодня я пришла тебе поклониться».