Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд (2012)

Боуэрс оказался не просто специалистом в области навигации. По словам Скотта, было «большим облегчением видеть, как неутомимый малыш Боуэрс улаживает все мелочи». Он являлся, если можно так сказать, «физическим» заместителем Скотта, в то время как Уилсон – духовным. О путанице, царившей в голове Скотта, красноречиво свидетельствует тот факт, что он приговорил своего главного помощника к неизбежным мучениям похода по снегу без лыж, в то время как его остальные товарищи наслаждались относительным комфортом. Боуэрс, со своей стороны, был готов идти даже пешком, мечтая оказаться на полюсе почти любой ценой.

Черри-Гаррард вспоминал о том, что в их лагере ощущалась «очень мрачная атмосфера», которая изводила «как тех, кто шел дальше, так и тех, кто поворачивал назад». В последнем письме Оутса домой тоже чувствуется странный подтекст обреченности:

Плато, 3 января 1912 года.

Я избран для того, чтобы вместе со Скоттом идти к полюсу, как ты узнаешь из газет. Я, конечно, польщен, но сожалею, что не смогу еще целый год попасть домой, поскольку мы опоздаем на корабль – ведь нам нужно попасть на полюс. Сейчас мы в 50 милях от рекордной южной отметки Шеклтона.

Здесь довольно холодно… и работа очень тяжелая, но… я действительно в хорошей форме и медленнее других теряю ее. Надеюсь, что переделки в Гестингторпе закончены. Я имею в виду арку между комнатой Виолетты и моей. Было бы здорово иметь комнату напротив ванной, чтобы по ночам там было светлее, чем в моей старой. Пожалуйста… пришли мне книги, чтобы я мог начать готовиться к экзамену на звание майора по дороге домой… Как много мы сможем рассказать друг другу, когда я вернусь – да благословит тебя Господь и да хранит он тебя до моего возвращения.

Аткинсон, который был особенно дружен с Оутсом, говорил Черри-Гаррарду, что после их последнего разговора

решил, будто Титус не хочет идти, хотя он (Т.) и не говорил этого прямо. Похоже, Титус знал, что приговорен – это было видно по его лицу и по тому, как он уходил.

Оутсу было намного хуже, чем предполагал Аткинсон.

Меня беспокоят ноги [записал Оутс в своем дневнике]. С момента выхода из Хат-Пойнта они постоянно мокрые. А во время этого подъема по твердому льду [ледника] им еще больше досталось.

Оутс действительно не хотел идти. У него болела нога, израненная во время Бурской войны. Пуля раздробила ему берцовую кость, и теперь одна нога была почти на дюйм короче другой. Он был признан годным для строевой армейской службы, что означало по большей части езду в седле. Но нет никаких подтверждений, что он считался годным для пешего перехода длиной в 1500 миль. Сейчас он уже ощутимо прихрамывал. К тому же лошади пересекли Барьер – его работа была закончена. Он поднялся на вершину ледника и удовлетворил свои амбиции. Теперь он хотел домой. Но Скотт, отстранившийся от своих спутников, не способен был это почувствовать. Сам Оутс руководствовался кодексом чести, который требовал от него скрывать свои слабости. Он невероятно хорошо владел собой. Аткинсон и Уилсон прекрасно видели это. Но Скотт принимал внешнюю оболочку за реальность и не обращал внимания на предупреждения Уилсона, игнорируя их так же, как и в случае со старшиной Эвансом.

Скотт дошел до той точки, на которой перестал внимать доводам разума. Он спокойно мог отправить Оутса назад и поставить на его место Боуэрса, сохранив партию в нужном составе из четырех человек. Аткинсон и Уилсон согласились с тем, что Оутс не может идти дальше, но затем Уилсон, по словам Аткинсона в разговоре с Черри-Гаррардом, объяснил: «Скотт хочет, чтобы он пошел, ему нужен представитель армии».

Оутса когда-то тоже посещали подобные мысли. Накануне выхода с мыса Эванс он писал матери: