Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд (2012)

Еще один момент, который он не продумал, был связан с тем, что Боуэрсу было трудно тащить сани, идя без лыж в одной упряжке с людьми, стоявшими на лыжах. Их ритм настолько различался, что оказалось невероятно трудно синхронизировать усилия. Боуэрс впрягался в центральный постромок в середине упряжки. Он шел, с трудом переставляя свои короткие ноги и проваливаясь по колено в снег на каждом шагу, но изо всех сил старался не отставать от товарищей, которые удерживались на поверхности благодаря лыжам.

Ему предстояло пройти более 300 миль до полюса и обратно, прежде чем он снова найдет свои лыжи.

Невеселая атмосфера в партии не предвещала ничего хорошего. «Переход, – гласит типичная запись в дневнике Скотта, – тянется ужасно монотонно». Час за часом, день за днем они пробивались вперед, каждая миля ощущалась как последняя, каждый думал только о себе, на каждом шагу рывок упряжи, скрип саней – единственный звук в тишине мертвенно-белого пространства, бесконечно тянущегося к горизонту.

Призрак Шеклтона по-прежнему преследовал Скотта. «Забавно стоять здесь, – однажды вечером написал он, когда даже за пределами палатки было довольно комфортно и светло, – и вспоминать о постоянных ужасах своего положения, которые описывал Ш.». Вскоре он был наказан за подобную самонадеянность. «Ужасно тяжело», – писал он уже на следующий день, когда снег оказался очень липким.

Теперь они проходили примерно десять миль в день, с трудом соблюдая собственное расписание и жалуясь, что сани плохо скользят. Шестого января, попав в плотные заструги, где трудно идти на лыжах, Скотт во время очередной эмоциональной вспышки решил от них избавиться. На следующий день они отправились в путь пешком, убеждая Скотта не бросать лыжи. В итоге он сдался, за лыжами все-таки вернулись, но потеряли полтора часа из-за этой путаницы и прошли в тот день всего девять миль.

Снова тронувшись в путь [пишет Скотт], я к своему ужасу обнаружил, что мы вообще не в состоянии сдвинуть сани на лыжах; первый час был кошмарным из-за толстого слоя рыхлого снега, напоминавшего песок. Однако мы продолжали настойчивые попытки, и ко второй половине этого тяжелого перехода начали делать успехи, но работа все равно ужасно трудна. И после этого я должен любить лыжи?

В пути Скотт не раздумывал над вопросом выбора курса. Вначале – когда они шли по Барьеру или вверх по леднику с его характерной топографией – определять направление движения было относительно просто. Но теперь, на плоскости без каких бы то ни было ориентиров это стало настоящей проблемой. Наручные компасы были ненадежными. Когда могли, ориентировались по солнцу. Но, будучи туго привязанными упряжью к саням, не имея лидера, на которого можно равняться, отвлекаясь на постоянные рывки саней, люди обнаружили, что им тяжело сохранять направление движения строго вперед даже в ясную погоду. А в условиях плохой видимости определить курс вообще было чрезвычайно трудно.

Именно тогда им впервые пришлось пережидать плохую погоду. Восьмого января их остановил южный ветер силой в 4–6 баллов (примерно двадцать пять узлов), то есть условия были чуть лучше тех, в которых норвежцы выходили из палатки и проходили тринадцать миль при штормовом ветре и метели с юга.

Имея незначительный запас прочности, Скотт не мог позволить себе эту задержку. Но он не переживал по поводу неудачи, предвкушая вкус победы. Погода улучшилась 9 января. Он снова смог идти вперед и вечером начал запись в своем дневнике со слова, написанного большими буквами: «РЕКОРД». Он преодолел отметку, победно названную им «рекордом прогулки Шеклтона». Он имел в виду бросок на юг, предпринятый Шеклтоном, Маршалом, Уайлдом и Адамсом из их последнего лагеря, очень отважный шаг. В своем дневнике Шеклтон тогда записал: «Мы остановились и закончили нашу историю в точке 88°23′ южной широты, 162° восточной долготы… Каковы бы ни были сожаления, мы сделали все, что смогли».