Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Роланд Хантфорд (2012)

8 декабря в районе рекордно южной отметки Шеклтона Амундсен решил проверить свою систему навигации. На пять дней они прекратили все наблюдения, так что теперь им пришлось прокладывать курс вслепую, только при помощи компаса и путемера. Потом появилась «Его Светлость», как Амундсен называл солнце, и оказалось, что полученная в результате наблюдений– широта 88°16′ совпадает с итогами навигационного счисления вплоть до мили. «Блестящая победа, – заметил Амундсен, – после 1,5 град. [90 миль] в густом тумане и среди метели… так что теперь мы готовы оказаться на полюсе в любую погоду».

Но погода оставалась удивительно хорошей. Казалось, что боги решили больше не испытывать на прочность этих настойчивых людей и их верных собак. И люди это знали.

«Еще четыре долгих дня, – записал Бьяаланд 11 декабря, – и будет полюс». В тот же день Амундсен заметил, что высота сказывается на нем: было тяжело работать, тяжело дышать. Но он добавил: «Потом надышимся, когда победим».

У спутников Амундсена депрессии не наблюдалось. Боевой дух оставался стабильно высоким. Их не нужно было ни уговаривать, ни упрашивать – даже сознательно руководить ими не требовалось. Казалось, они двигаются, повинуясь собственным импульсам, и Амундсен превратился в зрителя, наблюдавшего за реализацией своих планов, в лидера, не выглядевшего таковым.

Необъяснимо было то, как погода подстраивалась под Амундсена, словно он являлся центральным персонажем какой-то пьесы. Она благоволила ему во время критически важного восхождения на плато и теперь снова улыбалась, когда развязка была близка. День 12 декабря выдался необыкновенно безмятежным, светило солнце, небо было ясным. В результате они прошли семнадцать миль вместо положенных пятнадцати, и снова Амундсен в своей суховатой манере записывает, что сегодня «прекрасный ландшафт и скольжение».

Но за внешним спокойствием скрывалось колоссальное напряжение, нервы были натянуты до предела. Идти оставалось сорок пять миль. Амундсен мог с точностью до часа сказать, когда он попадет в нужное место, – и гонка будет выиграна или проиграна. Мысли о Скотте, перспектива оказаться побежденным им в последний момент преследовали его, как жесточайший ночной кошмар. Слишком многое зависело от результата. Быть вторым означало не только поражение, но и позор. Амундсен легко мог поддаться панике и погнать вперед людей и собак, доведя их до изнеможения. Но сила воли помогала ему контролировать свои чувства и сохранять темп на уровне пятнадцати миль в день, явно небольшой. Он подавлял внутреннее напряжение, но оно то и дело прорывалось наружу и передавалось остальным.

Это была уже не борьба, а настоящая гонка. Бьяаланд, во всяком случае, отказался восхищаться чем бы то ни было, и меньше всего великой антарктической– ледяной шапкой. Для него не было никакой разницы между тем, чтобы победить Скотта и обойти какого-нибудь копушу на трассе Холменколлена или Шамони.

Бьяаланд воспринимал происходящее как лыжную гонку. Его чертовски раздражали более слабые лыжники, чем он сам, например Хелмер Ханссен, державшийся впереди него. Собаки, по его мнению, были ужасны. Бьяаланд ворчал, что ему подсунули худших животных. Вряд ли это было так, просто он слабо владел мастерством возницы. В любом случае всегда полезно иметь что-то, благодаря чему можно спускать пар, давать выход злости и эмоциям. Ведь там, где есть здоровая злость, нет места самокопанию.

Начиная примерно с 86° темой всех разговоров стал Скотт. Даже Вистинг и Хассель, самые флегматичные члены команды Амундсена, начали беспокоиться. Все изучали горизонт с невысказанным страхом. Складывалось впечатление, что собаки тоже понимали важность момента, проявляя необъяснимый интерес к южному горизонту, постоянно поворачиваясь в том направлении и нюхая воздух.

– Видите там что-то черное?! – вдруг в волнении закричал Хассель, когда они 13 декабря разбивали лагерь.

Все видели.

– Может быть, это Скотт? – спросил кто-то сдавленным голосом.