Время любить - Дэни Аткинс (2017)

Он озабоченно разглядывал меня… моя вина; его кожа была запачкана… моя вина; одежда порвана, а рука обожжена… и то и другое моя вина. И однако же волновало его, похоже, только одно – мое, а не его собственное благополучие. Участие этого мужчины спровоцировало ту реакцию, от которой я надеялась удержаться, пока не окажусь где-нибудь далеко отсюда, когда буду одна и успокоюсь. Я разразилась неприлично громкими рыданиями.

Неправильно судить о людях по тому, как они реагируют на страдания других людей. Некоторые мужчины не выносят женских слез; так уж они устроены. К счастью, стоявший передо мной мужчина к их числу не принадлежал. Он легко опустился на ярко-оранжевый стул рядом со мной и обнял меня. Он, конечно, не спросил, рада ли я тому, что меня так интимно обнимает совершенно незнакомый человек, и, честно говоря, я совсем не знаю, как бы я ответила, если б он спросил. Я с благодарностью уткнулась лицом в крепкую стену его тела, вдыхая запахи дыма, стирального порошка, пота и сохранившийся аромат какого-то геля для душа, впитавшиеся в ткань его рубашки, и позволила широкому и крепкому торсу приглушить мои рыдания. Есть женщины, которые плачут деликатно и аккуратно и у которых никогда при этом не течет из носа. Я к ним, увы, не отношусь. Наконец я подняла голову, оставив после себя большой влажный овал на рубашке моего спасителя. Протянув руку, он подцепил коробку шершавых белых бумажных салфеток от Национальной службы здравоохранения, лежавшую на стопке журналов, и передал мне.

Он меня не торопил. Не забрасывал вопросами и не суетился вокруг меня; он просто ждал.

– Лучше? – спросил он в итоге, когда ком влажных салфеток у меня в руке достиг размера теннисного мяча.

– Да. Простите за это… и за вашу рубашку, – добавила я, глядя на мокрое пятно, оставшееся после моей вспышки. – И за ваши джинсы, и…

– Все это неважно, – заверил он.

Я покачала головой и уловила неприятный запах паленых волос. Я взялась за то, что раньше было волосами до талии, а теперь не доставало даже до плеч.

– И это тоже неважно, – добавил он. – Что касается волос – они уж отрастут.

Я отбросила прядь назад, потому что мои волосы ничего не значили.

– Я даже не знаю, как начать благодарить…

– Тогда и не начинайте, – перебил он.

Глаза у него цвета жженого сахара, отметила я. И если бы не полная нелепость вопроса, учитывая все случившееся этим вечером, я бы спросила, не контактные ли это линзы, потому что никогда ни у кого не видела именно такого оттенка. Они были цвета меда, с проблесками янтаря и крошечными крапинками, которые тянулись по его радужкам, как сахарные нити.

– Я даже не знаю вашего имени.

– Меня зовут…

– Бен Стивенс, – провозгласила медсестра, сверившись со списком и оглядывая собравшихся пациентов, как аукционер, ожидающий, чтобы кто-то предложил первую цену.

Мужчина встал, улыбнулся и посмотрел на меня.

– Как сказала она, – спокойно подтвердил он, прежде чем переключиться на ожидавшую медсестру. – Здесь.

Он сделал шаг вперед, и я увидела, как краткая гримаса боли исказила его лицо, прежде чем он стер ее другой быстрой, адресованной мне улыбкой.

– Я Софи. Софи Уинтер, – сказала я, мгновение помедлив, прежде чем неловко протянуть ему руку.

Он взял ее, но вместо того, чтобы тряхнуть привычным рукопожатием, тепло сжал мою ладонь, и это должно было показаться неправильным и чересчур интимным, но странным образом таковым не показалось.

– Я знаю, – мягко произнес он, отпустил мою руку и скованно зашагал к медсестре.

Сначала я не поняла, что он меня ждал. Я посчитала совпадением, что первый, кого я увидела, когда наконец вышла из процедурного кабинета с жесткой белой повязкой на руке, был он.

– Ну, как ваши успехи? – спросил Бен, отходя от стены.

Я скорчила рожицу и пожала плечами.