Сталинград - Энтони Бивор (1998)

Объяснение тому, почему так много гражданского населения и беженцев все еще оставалось на правом берегу Волги, типично для сталинского режима. Войска НКВД реквизировали практически все речные суда – вопрос эвакуации жителей Сталинграда был для них далеко не первоочередным. Затем Сталин, стремясь не допустить паники, не разрешил эвакуировать мирное население за Волгу. По его мнению, это должно было побудить войска, и в первую очередь народное ополчение, сформированное из местных жителей, защищать город более упорно. «Человеческие жизни никого не интересовали, – заметил впоследствии один из тех, кто мальчишкой вместе со своей матерью застрял в Сталинграде. – Мы были пушечным мясом».[222]

В то время как самолеты Рихтгофена бомбили Сталинград, колонна 16-й танковой дивизии прошла по степи 40 километров, практически не встретив сопротивления. «В окрестностях Гумрака, – записано в боевом журнале дивизии, – нам был оказан отпор, а с северо-восточной окраины Сталинграда по нашим бронированным машинам открыла яростный огонь зенитная артиллерия».[223]

Расчеты этих батарей состояли из девушек-добровольцев, вчерашних школьниц. До этого момента им вследствие нехватки боеприпасов еще почти не приходилось стрелять из своих орудий, и никто из них не был обучен ведению огня по наземным целям. Зенитные расчеты переключились с бомбардировщиков в небе на танки, чьи экипажи, похоже, считали, что вышли на воскресную прогулку.[224] Девушки отчаянно вращали маховики вертикальной наводки, опуская стволы своих орудий до нулевого возвышения (советское 37-миллиметровое зенитное орудие представляло собой довольно грубую копию шведского «Бофорса»), наводя их на головные немецкие танки.

Оправившись от первоначального удивления, германские машины развернулись в боевой порядок, готовые атаковать батареи. За этим неравным боем с мучительной болью наблюдал капитан Саркисян, командир дивизиона тяжелых минометов, впоследствии рассказавший об увиденном писателю Василию Гроссману. Каждый раз, когда какое-нибудь зенитное орудие замолкало, Саркисян восклицал: «Подавлены, накрыли!» Но после непродолжительной паузы зенитка начинала стрелять снова. «То была первая страница в летописи обороны Сталинграда»,[225] – сказал потом Гроссман.

Немецкий бронированный клин продвинулся вперед еще на несколько километров. Около четырех часов дня, когда августовское солнце уже светило не так ослепительно, головные танки подошли к северной окраине Сталинграда, и солдаты 16-й танковой дивизии увидели прямо перед собой Волгу.[226] Они не могли поверить своим глазам. «Рано утром мы были на берегу Дона, – вспоминал один из командиров рот дивизии Штрахвица, – и вот теперь вышли к Волге».[227] Кто-то достал фотоаппарат, и все начали фотографироваться, стоя на броне своих танков и глядя в бинокли на противоположный берег. Эти фотографии были включены в боевой журнал 6-й армии. Подпись гласила: «Мы вышли к Волге!»[228] Имеются и другие памятные снимки. Тот, на котором видны столбы дыма – последствия налетов люфтваффе, значится как вид на охваченные пожаром пригороды Сталинграда.[229]

Вскоре после этого Курт Эбенер из эскадрильи «Юбер» вместе со своим ведомым совершил облет Волги севернее Сталинграда. Летчики увидели под собой танки и бронетранспортеры и, переполненные ликованием за своих товарищей на земле,[230] выполнили им на радость боевые развороты, а также несколько фигур высшего пилотажа.

Подобно другим командирам подразделений, капитан Фрейтаг-Лорингховен стоял в башне своего танка и смотрел в бинокль на широкую реку. С высокого правого берега открывался потрясающий вид. «Мы глядели на огромную, бескрайнюю степь, простирающуюся до самой Азии. Я был ошеломлен, – вспоминал он впоследствии. – Но наслаждаться этим зрелищем долго не смог – нужно было подавить еще одну зенитную батарею, которая открыла по нам огонь».[231]