Сталинград - Энтони Бивор (1998)

Расчеты русских орудий проявляли поразительную стойкость. По словам капитана Саркисяна, за время боя девушки ни разу не ушли в укрытия.[232] Одна из них, Маша, подбила девять танков. Даже если эта цифра завышена, как часто бывало в те дни, донесения штаба 16-й танковой дивизии не оставляют никаких сомнений в храбрости юных зенитчиц. «До самого вечера, – говорится в одном докладе, – нам пришлось сражаться с тридцатью семью неприятельскими зенитными орудиями, пока мы не уничтожили их все. Эти орудия обслуживали женские расчеты».[233]

Узнав, что стреляли в женщин, танкисты ужаснулись. Русские до сих пор находят такую щепетильность нелогичной, ведь в тот же самый день в результате бомбежек в Сталинграде погибли несколько тысяч женщин и детей. Немецким офицерам и солдатам недолго было суждено предаваться рыцарским иллюзиям. «В корне ошибочно называть русских женщин солдатами в юбках, – позднее написал один из них. – Они прекрасно подготовлены к боевой службе и способны занять любое место, какое только могут доверить женщине».[234]

Защитники Сталинграда оказались в очень опасном положении. Генерал Еременко сосредоточил основные силы на юго-западном направлении, чтобы остановить продвижение 4-й танковой армии Гота. Он не предполагал, что войска Паулюса так внезапно и стремительно прорвут советскую оборону на правом фланге.

Никита Хрущев находился вместе с Еременко в штабе фронта, устроенном в штольне на берегу Царицы. Нависшая угроза была настолько серьезной, что, когда прибыли два офицера-сапера с докладом о завершении возведения понтонной переправы через Волгу, им было приказано тотчас ее уничтожить. Саперы в ужасе смотрели на командующего фронтом, не в силах поверить собственным ушам. Они попытались возразить, но разговоры были строго пресечены. Нетрудно представить, какая паника началась бы в самом Сталинграде, не говоря уж о реакции Москвы, если бы немцам удалось форсировать реку и захватить плацдарм на левом берегу – как это действительно намеревался сделать Штрахвиц.

Узнав о том, что немецкие части вышли к Волге, Сталин пришел в ярость. Он запретил минировать заводы, эвакуировать оборудование и вообще предпринимать какие-либо действия, которые могли быть расценены как негласное решение сдать Сталинград. Его было приказано защищать до самого конца. По всему городу расклеили листовки об объявлении введения осадного положения. «Мы никогда не сдадим наш родной город. Возведем баррикады на каждой улице! Превратим каждый район, каждый квартал, каждое здание в неприступную крепость!»[235] Тем не менее многих охватила паника. Среди них был и секретарь Сталинградского горкома комсомола, без разрешения оставивший свой пост и бежавший на левый берег Волги.[236]