Сталинград - Энтони Бивор (1998)

Первый этап немецкого штурма начался на следующий день в 4:45 утра по берлинскому времени (6:45 по Москве). Гитлер по-прежнему настаивал на том, чтобы его солдаты и офицеры жили в России по тому же времени, что и он сам. На левом фланге 51-го армейского корпуса 295-я пехотная дивизия нанесла удар по Мамаеву кургану, а 76-я и 71-я дивизии начали наступать справа – к железнодорожной станции Сталинград-1 и причалу главной паромной переправы через Волгу. Офицеры 295-й дивизии постарались внушить своим солдатам, что Волги нужно достичь одним рывком.

Накануне советские позиции подверглись интенсивной бомбардировке и артиллерийскому обстрелу. «Над нами пролетела туча “мессершмиттов”, – писал домой ефрейтор 389-й пехотной дивизии. – Трудно было поверить, что после такого удара в живых останется хоть одна мышь».[284] Бомбардировки продолжались в течение всего дня 13 сентября. Чуйков с наблюдательного пункта на Мамаевом кургане смотрел на происходящее в стереоскопическую трубу. В воздухе висела пелена кирпичной пыли. Даже небо окрасилось в бледно-бурый цвет. Земля дрожала от непрерывных разрывов. В бункер сквозь щели между бревнами низкого потолка сыпался мелкий песок, словно в песочных часах. Штабные офицеры и связисты были покрыты пылью.

Снаряды и бомбы то и дело разрывали провода полевой телефонной связи. У солдат, которых посылали проверить линию и устранить обрыв, практически не было шансов остаться в живых на открытом пространстве. Нередко восстановить связь посылали даже молоденьких телефонисток. В тот день Чуйкову только один раз удалось поговорить с Еременко. К вечеру он полностью потерял связь со своими дивизиями на правом берегу. Командующему пришлось полагаться на посыльных, продолжительность жизни у которых нередко оказывалась еще меньше, чем у связистов.

Немцам удалось войти на западную окраину города, захватить маленький аэродром и казармы, но их попытки прорваться в северном направлении успехом не увенчались. Бои оказались гораздо более ожесточенными, чем они ожидали. В этот день многие немецкие солдаты поняли, что им, вполне возможно, придется зимовать в Сталинграде.

Ночью Чуйков решил перенести свой командный пункт на прежнее место – в тоннель, ведущий от устья Царицы до Пушкинской улицы у самой набережной Волги. Русло Царицы также служило разделительной линией между армиями Паулюса и Гота. Дивизии Зейдлица на севере наступали на Мамаев курган и железнодорожный вокзал, а 14-я и 24-я танковые дивизии и 94-я пехотная дивизия Гота на юге продвигались к железобетонному кубу элеватора, возвышавшемуся над этой частью Сталинграда.

Известие о том, что 71-я пехотная дивизия вошла в центр города севернее Царицы, было встречено в ставке фюрера бурным ликованием. Вечером та же самая информация дошла до Кремля. В это время советский вождь обсуждал с Жуковым и Василевским план масштабного контрнаступления под Сталинградом. Вошел заведующий канцелярией секретариата Поскребышев и сказал, что у телефона генерал Еременко. Переговорив с ним, Сталин передал неприятную новость Жукову и Василевскому. «Еременко докладывает, что противник подтягивает к городу танковые части. Завтра надо ждать нового удара, – Сталин повернулся к Василевскому. – Сейчас же дайте указание о немедленной переброске через Волгу 13-й гвардейской дивизии Родимцева и посмотрите, что еще можно направить на подмогу Чуйкову».[285] Через час Жуков уже летел в Сталинград.