Фавориты Фортуны - Колин Маккалоу (1993)

Наконец они успокоились. Наступило тревожное молчание. Слышно было только, как тихо всхлипывает Свиненок.

– Фактически, – спокойно заговорил Луций Корнелий Сулла, – как диктатор, я могу поступать так, как сочту нужным. Но дело не в этом. Дело в том, что во сне мне явился Юпитер Всеблагой и специально попросил назначить Квинта Цецилия своим великим понтификом. Когда я проснулся, то убедился, что знамения благоприятные. По пути на Форум, куда я шел, чтобы прикрепить два листа на ростру и на регию, я увидел пятнадцать орлов, летящих слева направо. И ни один филин не прокричал, ни одна молния не сверкнула.

Депутаты глянули в лицо Суллы, потом уставились в пол. Сулла был крайне серьезен. Кажется, Юпитер Всеблагой тоже был серьезен.

– Но в ритуалах, совершаемых великим понтификом, не должно быть ошибок! – воскликнул наконец Ватия. – Ни один жест, ни одно действие, ни одно слово не может быть неправильным! Как только будет допущена ошибка, всю церемонию придется начинать сначала!

– Я знаю об этом, – тихо сказал Сулла.

– Луций Корнелий, ты же должен понять! – воскликнул Катул. – Пий заикается почти на каждом слове! И когда он начнет ритуал в качестве великого понтифика, нам придется торчать здесь целую вечность!

– Я все прекрасно понимаю, – очень серьезно сказал Сулла. – Помните, что и я тоже буду с вами. – Он пожал плечами. – Что мне сказать? Вероятно, это какая-то особая жертва, которой требует от нас Великий Бог, потому что в делах, касающихся наших богов, мы ведем себя не так, как должно? – Он повернулся к Метеллу Пию, взял его трясущуюся руку. – Конечно, дорогой Свиненок, ты можешь отказаться. Наши религиозные установления не запрещают тебе этого.

Свиненок схватил край тоги свободной рукой, чтобы вытереть глаза и нос. Он глубоко вдохнул:

– Я сделаю это, Луций Корнелий, если Великий Бог требует этого от м-м-меня.

– Ну вот видишь? – обрадовался Сулла, похлопывая его по руке. – Ты почти преодолел заикание! Практика, дорогой Свиненок! Практика!

Первый приступ смеха грозил превратиться в истерику. Сулла поспешно отпустил депутацию и кинулся в свой кабинет, где и закрылся. Он бросился на ложе, обхватил себя руками и захохотал. Он ржал до слез. Когда у него перехватило дыхание, он скатился на пол и лежал там, крича и дрыгая ногами, до спазмов в животе, таких болезненных, что он едва не умер. Но он продолжал смеяться, уверенный в том, что знаки действительно были благоприятные. И весь день, как только перед его мысленным взором вставал Свиненок с выражением благородного самопожертвования на лице, он сгибался пополам от смеха. Он хохотал каждый раз, когда вспоминал выражение лиц Катула, Ватии и своего зятя Мамерка. Превосходно, превосходно! Идеальная справедливость эта шутка Юпитера. Все получили по заслугам. Включая и Луция Корнелия Суллу.

В декабрьские иды около шестидесяти человек – членов низших и высших жреческих коллегий – пытались втиснуться в храм Юпитера Феретрия.

– Мы засвидетельствовали богу свое уважение, – сказал Сулла. – Не думаю, что он будет против, если мы выйдем на воздух.

Он уселся на низкую стенку, отгораживающую древнее Убежище от сада, поднимающегося вверх по обеим сторонам холма к двойной вершине Капитолия и крепостному валу на Эсквилине, и жестом пригласил остальных опуститься на траву.

«Вот одна из странностей Суллы, – думал несчастный Свиненок. – Он умеет придать важность каждой мелочи и – как сейчас – какое-нибудь очень важное событие свести до обыденности. Праздным посетителям Капитолия, которые, задыхаясь, дошли до верхних ступеней лестницы, ведущей к Убежищу, или поднялись по лестнице Гемоний, срезая путь между Римским форумом и Марсовым полем, собравшиеся жрецы должны сейчас казаться группой учеников странствующего философа или многочисленной родней, окружившей сельского патриарха».

– О чем ты хочешь сообщить, Гай Аврелий? – спросил Сулла Котту, который сидел в середине переднего ряда.