Маньчжурская принцесса - Жюльетта Бенцони (2013)

Удача улыбалась молодой женщине: в зале не было ни души. Оставалось только подождать, чтобы смотритель ненадолго отошел... Нервы ее были натянуты до предела. Несмотря на это, она попыталась сосредоточить свои мысли на этом старом человеке, будто бы было в ее власти удалить его отсюда. И вдруг он пошевельнулся и, заложив руки за спину, сделал несколько шагов и встал перед окном, бросив рассеянный взгляд на заснеженный парк, затем, постояв немного, направился к соседней комнате, где раздавался чей-то голос.

Как только он повернулся спиной, Орхидея стремительно встала и быстро проскользнула к витрине. Вынув из своего манто длинную шпильку для волос, она уверенно засунула ее в медный замок. Не впервой ей было использовать этот инструмент, язычок быстро подался. Остальное было дело мгновенья: она открыла витрину, просунула внутрь руку и схватила сокровище, запрятала его в мех куницы с атласной подкладкой и, аккуратно и бесшумно закрыв витрину, вернулась на свое прежнее место, приняв созерцательную позу. На все у ней ушло не более двух-трех секунд.

Под вуалью и мехами Орхидее было жарко. Конечно, это из-за волнения. Но это было также и состояние какой-то странной радости, переполнившей ее, когда она ощутила в руках, выпуклые драгоценные камни застежки, некогда украшавшей мантию великого императора Кьен Лонга и многих других после него. Говорили, что императору эта вещь нравилась потому, что была очень древней, и что много-много лун тому назад эта застежка украшала платье императора-поэта Тайзю, основателя династии Сонгов. Когда же застежка принадлежала супругу Цы Си, последняя загорелась желанием овладеть этим сокровищем, но это ей так никогда и не удалось. Дело в том, что император Хьен Фонг считал, что эта драгоценная вещица обладает некой магической силой. Данное обстоятельство однако не помешало белым дьяволам благополучно украсть ее из Летнего дворца, который после грабежа был предан огню.

Когда смотритель вернулся на свое место, Орхидея медленно встала и пошла по залу, осматривая выставленные экспонаты. Иногда она нагибалась, чтобы получше рассмотреть какой-либо предмет, так как света, проходящего через стеклянную крышу, было маловато, а короткий зимний день уже клонился к концу... Непринужденной походкой она дошла до первого этажа, задержалась еще перед одним сокровищем музея: это был «кьен», или зеркало, представлявшее собой большой бронзовый таз, названный так потому, что вода, содержавшаяся в нем, предназначалась для отражения света факелов во время ночных церемоний. В конце концов она вышла из музея, вошла в парк, быстро пересекла его, вышла на улицу Монсо, затем на бульвар Малерб. К ее большому удовлетворению, уже почти стемнело, когда она возвратилась домой. Ее темно-синий ансамбль прекрасно вписывался в ночной сумрак, а промокшие ботинки, как ни странно, даже доставляли удовольствие.

– Мадам не следовало так долго бродить по улице! – упрекнул Орхидею Люсьен, заметив грязные мокрые следы на ковре.– Мадам может простыть, и господин Эдуард будет недоволен...

– Я сейчас переоденусь. Скажите-ка Гертруде, пусть она принесет несессер для чая в рабочий кабинет месье Эдуарда!

Слуга удалился, поджав губы. Дело в том, что чайная церемония приводила его жену кухарку в бешенство. Гертруда очень гордилась своим искусством приготовления этого напитка в соответствии с лучшими английскими рецептами, но Орхидея ненавидела «ти», приготовленный таким образом. По данному вопросу она не терпела никаких дебатов и была непримирима: она хотела пить чай так, как его пьют у нее на родине. Утром она пила душистый и очень черный кофе, как ее научил Эдуард.