Сердце смертного - Робин Ла Фиверс

— Как и моя, и все же ты была свидетельницей этого почти три недели.

— По твоему приглашению.

— Кроме того, что, если ты снова ослепнешь? Или потеряешь слух? Или речь? Тогда тебе понадобится моя помощь! — В его голосе слышны слабые нотки самодовольства.

Я чуть не толкаю его снова в разочаровании. Но потом подмечаю, как искра юмора освещает его глаза, стирая отчаяние и делая их почти человеческими. И просто так мой гнев рассеивается.

— Очень хорошо. Но ты должен делать, как я тебе говорю.

Он кладет руку на грудь и говорит с пафосом: — Всегда.

Я закатываю глаза.

Крунара держат в подземелье северо-восточной воротной башни. Когда мы идем по почти пустынным улицам Геранда, я внимательно наблюдаю за городской стражей.

Xеллекин движется неслышно как привидение. Тени ночи, кажется, незримо окружают его, словно само присутствие Бальтазаарa привлекает их. Тревожное ощущение. Мне требуется каждая унция обучения, чтобы выбросить это из головы и сконцентрироваться на задаче.

Я готова к действиям. Всю свою жизнь я провела в предвкушении этого моментa, этого шансa служить Мортейну. Мне больше не грозит быть замурованной в удушающей гробнице, отказавшись от всего, чем и кем являюсь. Теперь каждый навык, которым я обладаю, каждая крупица разума, каждый момент обучения пойдут в дело. Ибо исполняя волю Мортейна, я посвящаю свою жизнь служению Ему.

Если Он примет меня.

Не знаю, что я стану делать, если мне будет отказано в жизни, о которой мечтаю. Почему-то сейчас эта мысль кажется менее мрачной, чем раньше. Убеждаю себя, что это не имеет никакого отношения к xеллекину, шагающему рядом. Или если имеет — лишь потому, что я узнала от него, как далеко простираются благодать и милосердие Мортейна.

Игнорирую темное задумчивое присутствие Бальтазаарa возле моего локтя и прокручиваю в голове все, что знаю о мeтках: отчего и где они появляются, как именно их видят дочери Мортейна. Исмэй видит этот знак с малолетства — метка ей показывает, каким образом человеку предстоит умереть. Сибелла же видит метки только на лбу жертвы. И она не видела их, пока ей не дали Слезы.

Некоторые послушницы вообще никогда не видят метки, правда, это редкий случай. Вот поэтому-то мы настолько полагаемся на пророчицу. И это немалая часть того, почему меня страшит такой груз на плечах: не могу поверить, что мне суждено быть Его голосом в этом мире.

Когда мы достигаем воротной башни, я протягиваю руку, удерживая хеллекина. В дверях появляются двое стражников. Прежде чем я успеваю среагировать, Бальтазаар хватает меня за плечи, прижимает спиной к стене и, наклонившись, притягивает к себе. При этом движении его плащ кружится и заворачивается вокруг моих ног. Бальтазаар вплотную придвигает голову в капюшоне к моей, явно планируя снова поцеловать меня. И хотя я раздосадована его действиями, мое предательское сердце делает маленький, энергичный прыжок. Как только я собираюсь с силами, чтобы оттолкнуть его, он шепчет мне на ухо:

— Держись спокойно.

Я проклинаю собственную потерю фокуса. Он прав. Oдин из первых уроков в монастыре — как слиться с тенью. И я бы вспомнила эту науку, если бы меня не отвлекла мысль о поцелуе. Вполне вероятно, часовые не заметят нас. А если увидят, скорее всего подумают, что какие-то солдаты просто развлекаются.

Чувствую сердце Бальтазаара, бьющееся рядом с моим, когда солдаты проходят мимо. Так близко, что он может дотронуться до них, если пожелает. Часовые даже не смотрят в нашу сторону. Едва они скрываются из виду, и их шаги больше не отражаются эхом на булыжниках, Бальтазаар отступает.

— Не зря я говорил, что ты будешь нуждаться во мне.

Избегая его взгляда, поправляю юбки.

— Я могла бы самостоятельно избежать их внимания ничуть не хуже. Я кралась и скрывалась с детства, у меня это хорошо получается. Теперь ты готов сыграть свою роль? — Цена, которую я потребовала за его настойчивость идти со мной.