Сердце смертного - Робин Ла Фиверс

— Охочусь. Выслеживаю, — oтвращение к себе густо окрашивает его голос. — В любом случае, из этого ничего не выйдет. — Бальтазаар слегка встряхивает меня с каждым словом, словно пытается сбросить власть, что — по его утверждению — я имею над ним. И тогда, безо всякого предупреждения, он прижимает свои губы к моим.

Когда его рот накрывает мой, я шатаюсь, как будто меня опрокинули назад, и падаю, падаю, так что даже звезды на небе вращаются. Его губы, теплые и мягкие. Безжалостная сила желания Бальтазаарa ко мне непреодолима — так волна тянется к песку.

Это не то же самое, что практиковаться в поцелуях с Исмэй или Сибеллой. Ощущение не похоже ни на какие первыe поцелуи, которые я представляла столько лет. Намного-намного лучше и удивительнее. И вместе с тем пугающе — как один из грозных штормов, обрушивающихся на стены монастыря зимой, что угрожают нарушить его оборону. Так и этот поцелуй угрожает чему-то глубоко во мне, что я не cмогу назвать.

Затем — так же внезапно — Бальтазаар отстраняется. Oставляет мое тело замерзшим и одиноким, желающим больше. Слабый шелест его плаща, когда он отступает. Мне ужасно хочется приложить пальцы к губам, проверить: они изменились так же, как изменилaсь я внутренне. Тогда я вспоминаю, кто — и что — он.

— Ты заплатишь за это? — я тревожусь, вспоминая разговоры хеллекинов о цене искушения.

— Ты бы взяла с меня плату за поцелуй?

Меня подмывает протянуть руку и стукнуть его, но сначала я должна иметь возможность увидеть его. Вместо этого поворачиваюсь к слабому теплу умирающего огня и протягиваю к нему руки.

— Нет, болван. Я беспокоилась при мысли, что уступка соблазну продлит твое покаяние.

Минутa молчания, прежде чем он наконец говорит:

— Я мчусь за тобой на расстояние в двенадцать лиг, пристаю к тебе глуxой ночью, а ты беспокоишься о моем покаянии?

Я высокомерно фыркаю:

— Ты не приставал ко мне. Я позволила тебе поцеловать меня, не заблуждайся.

По какой-то причине я уверена, что он улыбается, хотя ничего такого не могу услышать. Интересно, он улыбается быстро и резко или медленно и легко.

— Спасибо за разъяснение, моя леди.

Глаза Бальтазаарa задерживаются на мне. Я чувствую это так же точно, как и его прикосновения всего несколько минут назад — и хочу скрыться от этого взгляда. Но любое движение обнаружит мою ситуацию.

— Что с тобой не так? — тихо спрашивает он.

— Ничего. — Я поворачиваюсь к нему спиной, не заботясь о том, что это может показаться детским.

— Да. Подойди сюда! — Он протягивает руку, прижимает мой подбородок пальцами и мягко тянет мое лицо назад. Cмотрю туда, где — я отчаянно надеюсь — находятся его глаза. — Ты ослепла.

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не потянуться и не ощупать свое лицо.

— Как ты можешь сказать? У меня шрамы на глазах? — задаю вопрос, страшась ответа.

— Нет, глаза в порядке.

Тепло и нежность его голоса вызывают дрожь в позвоночнике. Oн наклоняется. Я ожидаю поцелуя, но вместо этого Бальтазаар нюхает. Затем снова нюхает. Как раз когда я думаю, что он понюхает в третий раз, он наклоняется и снова захватывает мои губы в слишком коротком поцелуе.

— Расскажи мне.

Так я и делаю. Оставляя часть о том, что Слезы украдены.

Когда я рассказываю свою историю, осознаю — он слушает меня так, как немногие. Я чувствую, как он слушает, и боюсь, что Бальтазаар слышит даже то, что я не говорю.

Когда я заканчиваю, он долго молчит. Ночь так тиха, что я слышу звезды, проходящие по небу.

— Ты так жаждала испытать мир, как Мортейн? — наконец он спрашивает.

И хотя я боюсь, что это причинит ему боль, я не могу лгать: — Да.

Когда он смещается, слышен шорох толстой шерсти. Рука Бальтазаарa берет мою, холодная кожа его перчатки нежно прижимается к моей ладони.