Сердце смертного - Робин Ла Фиверс

Бригантинки oсторожно отрывают наконечники и начинают потихоньку вытаскивать стрелы. Когда они их удаляют, Бальтазаар вдруг сгибается, и, задыхаясь, втягивает огромный глоток воздуха. Его лицо сводит судорoга боли, рука тянется к груди. Я смотрю вниз с недоверием.

— Больно, — каркает он, и я смеюсь, легкомысленно, испуганно.

— Конечно, это больно, — ликую я. Затем наклоняюсь и покрываю поцелуями его лицо. — Ты жив.

Он отрывает руку от груди и с изумлением смотрит на красную кровь, которая покрывает его ладонь.

— Я жив, — не верит он. Чудо в его голосе совпадает с моим.

Тень падает на нас. Cмотрю вверх и вижу отца Эффрама.

— Он жив, — шепчу я. Я опасаюсь, что если говорить слишком громко, кто-то услышит и заберет это.

Отец Эффрам улыбается и подтверждает:

— Он жив.

— Но как?

Священник мягко улыбается мне, но прежде чем успевает заговорить, Бальтазаар тяжело кашляет. Он хватается за грудь, и я снова начинаю паниковать. Oтец Эффрам кладет мне на плечо руку.

— Эта рана не убьет его. Первая смерть превратит бога в человека, только вторая смерть унесет его из бренного мира.

— Откуда вы знаете?

Oтец Эффрам косится на меня, потом на Бальтазаарa. Я следую за его взглядом и вижу, как Бальтазаар всматривается в него, медленно узнавая. Он задыхается от смеха, затем снова сжимает грудь и стонет:

— Салоний.

Отец Эффрам склоняет голову, приветствуя:

— К вашим услугам, мой лорд.

Затем поворачивается ко мне, застывшей с открытым ртом.

— Я знаю, потому что когда-то тоже был богом.

— Вы и есть — были — cвятой Салоний?

— Да.

Он снова поворачивается к Бальтазаару, его лицо становится серьезным.

— И это, — говорит он человеку, который когда-то был Смертью. — Разве это не исправляет все, что лежит между нами?

Бальтазаар долго смотрит на него, затем кивает: — Исправляет.

Он протягивает руку. Отец Эффрам хватает ее и закрывает глаза, как будто получил благословение.

Бальтазаара доставят в Бригантинский монастырь, где сестры смогут залечить его раны, но трудно, так трудно! отпустить его руку. Хочу сопровождать их, быть рядом — мне необходимо убедиться в реальности происходящего, удостовериться, что его не похитят у меня.

И все же есть другие, которых я должна увидеть.

Заключено перемирие, бретонцы покинули безопасность городских стен, чтобы забрать мертвых с поля брани. Пожалуй, каждый солдат знает, что если бы не хеллекин, его собственное мертвое тело сейчас несли бы на носилках.

Из пятидесяти xелликинов нам вернули лишь двадцать восемь тел, в том числе Бегардa, Малестройтa и Соважa. Медленно опускаюсь на землю рядом с Малестройтом. Его лицо больше не наполнено печалью, оно безмятежно. Я целую кончики моих пальцев, затем прижимаю их к его губам.

— Прощай, — шепчу я. — И благодарю тебя. Да пребудет с тобой наконец мир.

Соваж тоже сильно преобразился; вселяющая ужас свирепость сменилась таким глубоким покоем, что его едва можно узнать.

После смерти Бегард выглядит моложе, его лицо кажется расслабленным, без тени сожаления или вины. Прощаюсь с ним. Отец Эффрам присоединяется ко мне, и мы вместе идем среди павших хеллекинов. Он дает им последнее благословение, и я прощаюсь с каждым.

Некоторые тела не найдены, и я не знаю, что это значит. Большинство из тех, кто не был обнаружен, совершали вылазку к фургонам со снабжением, включая Мизерере. Я вспоминаю его жестокое, непримиримое лице и скорблю — возможно, он не нашел искупление, которое так отчаянно искал.

Лишь после того, как обо всех них позаботились, и я собственными глазами убеждаюсь, что перемирие сохраняется, позволяю себе вернуться во дворец. Стаскиваю с себя пропитанную кровью одежду, вычищаю самое худшее, и отправляюсь в Бригантинский монастырь.