Завтрашний день кошки - Бернар Вербер (2016)

– Откуда ты узнал все эти термины и подробности об их мире?

– Интернет. Там есть видеоролики, в деталях объясняющие этот сложный процесс.

Я задумалась над тем, что Пифагор мне только что рассказал.

Если я правильно все поняла, тело умирает, но душа остается жить и обретает новое воплощение?

Значит, душа… бессмертна.

(А раз так, выходит, что бессмертна и я!)

Я несколько раз повторила про себя эту информацию, чтобы гарантированно ее не забыть. Голова кружилась, я никак не могла прийти в себя от изумления.

Чем больше новых понятий мне объяснял Пифагор, тем острее я ощущала свое невежество. Подумать только, я презирала Феликса, но, по сравнению с сиамцем, была столь же несведуща, как он.

– Перед тем как возвыситься к Свету, душа Софи сообщила мне нечто очень и очень любопытное, – заявил Пифагор, – сказала, что, если у нее будет выбор, следующую жизнь она проживет в облике кошки. Что касается меня, то я после смерти хотел бы возродиться в теле человека.

– Зачем тебе этот откат назад?

– Я в восторге от их рук. Они позволяют людям создавать книги, произведения искусства и сложные, замысловатые машины. Да и потом, мне очень хочется узнать, что чувствует человек, когда смеется. Мы, кошки, всегда очень строгие и ко всему относимся неизменно серьезно. Поэтому порой мне хочется посмеяться, пусть даже над собой, чтобы жизнь вокруг хоть на несколько мгновений показалась веселее.

– Все сущее на земле всегда хочет быть не тем, чем на данный момент является.

– А ты, Бастет, в каком облике тебе хотелось бы прожить следующую жизнь, если бы у тебя был выбор?

– Как это в каком? Кошки конечно же. Когда ты являешься венцом эволюции, нет никакого смысла возвращаться назад. Во что превратилась бы жизнь, если бы меня без конца осаждали зрительные образы и всевозможные звуки, если бы я не могла пользоваться своими мозгами и толком не воспринимала окружающий мир? Я бы считала себя… калекой!

– Ты же почти не знаешь мира людей. Он намного увлекательнее, чем ты думаешь.

– Они живут, только чтобы ходить, балансируя, на задних лапах, таскаться на работу и спать по ночам. Мне все это неинтересно.

Пифагор повел кончиками ушей:

– Теперь, когда нам больше никто не может помешать, мы с тобой спустимся в подвал, и я открою тебе свой секрет.

Пифагор потрусил впереди меня к белой лестнице. Мы оказались у двери, которую он тут же ловко открыл, прыгнув на ручку. Светильник на потолке не работал, поэтому мы двинулись в полумраке, который рассеивали лишь пробивавшиеся сквозь подвальное окно серые лучи.

Мои зрачки расширились до предела, и теперь я жадно вбирала в себя каждую деталь помещения. Вместо запыленной мебели, бутылок с вином и старых газет, хранившихся у меня в подвале, здесь все пространство занимали какие-то железные машины, электрические провода, трубки и колбы. Комната была выкрашена в девственно-чистый белый цвет и очень напоминала кабинет ветеринара, куда Натали как-то водила меня выводить глистов.

Пифагор запрыгнул на стол из нержавеющий стали.

– Я родился в лаборатории, как и другие подопытные животные, – начал он. – Это такие существа, которых люди разводят специально для проведения научных опытов. С родителями меня разлучили еще в младенческом возрасте. А когда я подрос, то был еще дремучее тебя и даже не подозревал, что за пределами белых, залитых неоновым светом залов, где меня держали, существует и другой мир.

Сиамец сделал глубокий вдох – вероятно, чтобы набраться смелости справиться с нахлынувшими на него воспоминаниями.