От всей души - Франсуаза Саган (2009)

И не обязательно о тех, что в Неаполе, с плюмажем и хрустальными подвесками, разукрашенные, как демонические животные, перевозят в стеклянной клетке гроб из черного дерева с телом усопшего. Между прочим, можно вспомнить немало уже подзабытых историй любви и смерти лошадей. Меня лично всегда завораживали две такие истории. Первая – о Гладиаторе, чья статуя высится в Лоншане. Этот конь, непревзойденной силы и красоты, в течение ряда лет был самым целомудренным, самым капризным производителем, самым дорогим «импотентом», самым норовистым из чистокровных жеребцов своего века. Гладиатор и не смотрел в сторону прелестных кобылиц, которых приводили ему; их специально «разжигали» профессиональные заводчики, но кобылицы и так воспламенялись от красоты и аллюра этого коня. И все впустую. Так шло до тех пор, пока Гладиатор не встретил на повороте аллеи в Лоншане запряженную в тележку с опавшими листьями и трусящую следом за рассеянными садовниками старую и неторопливую кобылу с неизвестным, скорее всего сомнительным прошлым, в три раза старше его самого. И тут ошеломленные молодые конюхи вдруг увидели, как Гладиатор встал на дыбы, взметнулся во всем своем мужском великолепии, наконец-то явном, наконец-то очевидном, наконец-то вызванном не куском сахара (возможно, это я уже присочиняю). Как бы то ни было, Гладиатор по уши влюбился в эту старую, старую, старую, старую рабочую клячу. Гладиатор оказался в положении тридцатилетнего Марлона Брандо, который был без ума от Полин Картон!.. Конюхи расхохотались, тут же преисполнились надеждой, которая, впрочем, скоро улетучилась, потому что конь вновь стал холоден и равнодушен, как прежде, оскорбив тем самым великолепную кобылу, приведенную ему вскоре, дрожащую от волнения и стыдливости. Гладиатор начисто позабыл о поздно проявившемся, но многообещающем инстинкте, отсутствие которого заставляло кататься по траве от ярости тренеров, жокеев (о хозяевах и говорить не приходится!..), впрочем, как и публику, раздраженную и даже униженную подобным дефектом, который, как казалось в ту эпоху, бросал тень на всю французскую нацию. Увы! Увы! Огонь-то был из соломы, по крайней мере, так считалось до тех пор, пока случай не привел вновь красавца к старой кобыле. И тут он вновь выказал ту же страсть – и к кому, подумать только! Нужно было признать: Гладиатор безумно влюбился в нее.

Что еще сказать? У счастливых лошадей не бывает истории. Их удел – обзавестись потомством, которому суждено стать величайшими и самыми прекраснейшими рысаками своего века. А я все жду, когда же рядом со статуей блистательного Гладиатора воздвигнут скульптуру его неторопливой и тощей подружки.

Вторая история могла бы выйти из-под пера Барбе д'Орвильи. В те времена состязания по скачкам между французскими и английскими дворянами принято было проводить на полдороге между Парижем и Лондоном, то есть, как правило, на равнине, называемой Трувиль, именно там соревновались лучшие английские и французские лошади. Самым азартным участником этих скачек, да и их промоутером – как сказали бы сейчас – был в Довиле герцог де М… Так вот, однажды он поспорил с одним английским джентльменом, лордом Х… (имен называть не принято, а я вдобавок начисто забыла фамилию лорда, но история эта – чистая правда), что его лучший жеребец обойдет жеребца англичанина на дистанции, скажем, три тысячи метров. Скачки состоялись в воскресенье. Приехавший из Лондона лорд выиграл довольно крупную по тем временам сумму, что-то около четырех тысяч экю (здесь опять не положусь на свою память). Герцог де М… естественно, тут же заплатил и сказал англичанину: «Браво, вы выиграли! Но у меня есть один мерин, который обскачет любого вашего мерина». – «Принимаю пари», – ответил лорд. «Встретимся через две недели», – сказал француз.