Горящий берег - Уилбур Смит (1985)

Х’ани отошла и стала срывать пучки тонкой, светлой пустынной травы. Ей пришлось изрядно отойти, потому что травы было мало, ее пучки росли далеко один от другого. Вернувшись, она аккуратно закрыла травой верх кастрюли, сделанной из тыквы. О’ва разрезал скользкий бычий рубец и вытащил из него две полные пригоршни содержимого. Вода закапала из непереваренной пищи раньше, чем бушмен начал выжимать ее.

Используя траву как сито, О’ва наполнил тыкву и обеими руками поднес к губам. Он пил большими глотками, закрыв глаза от удовольствия; опустив сосуд, он громогласно рыгнул, счастливо улыбнулся и передал его Х’ани. Та стала шумно пить, закончила отрыжкой и одобрительным возгласом, утерла рот тыльной стороной ладони и протянула тыкву Сантэн.

Девушка посмотрела на светлую зеленовато-коричневую жидкость. «Это всего лишь сок растений, — уговаривала она себя. — Он еще не смешался с жидкостями желудка».

И она поднесла тыкву к губам.

Пить оказалось легче, чем она ожидала; сок напоминал настой целебных трав и зелени с чуть горьковатым привкусом земляного клубня. Отдав пустую тыкву О’ва, который стал выжимать и процеживать остатки содержимого рубца, Сантэн вдруг ясно представила себе длинный стол в Морт-Омме, сервированный серебром, хрусталем и севрским фарфором. И Анну, суетившуюся из-за цветов, свежести тюрбо, температуры вина и того, какой оттенок розоватого у свеженарезанных кусочков филе. И, не удержавшись, громко рассмеялась. Жизнь в Морт-Омме теперь казалась ей сном.

Бушмены подхватили ее смех, совершенно не понимая его причины, и снова и снова принимались пить.

— Посмотри на девочку, — сказала Х’ани мужу. — В земле поющих песков я боялась за нее, но она расцвела, как цветы пустыни после дождя.

— Она сильна, у нее храбрость льва. Видела, как она помогла убить быка, когда отвлекла его на себя?

Х’ани кивнула, засмеялась и рыгнула.

— Она родит прекрасного сына, попомни слово старой Х’ани. Прекрасного сына.

О’ва, чей живот раздулся от хорошей воды, готов был согласиться. Но тут взгляд бушмена упал на нож, лежавший у него между ног, и его улыбка погасла.

— Глупая старуха, болтаешь, как безмозглая пятнистая куропатка, а мясо тем временем портится.

Он схватил нож. Зависть была настолько чужда его природе, что О’ва чувствовал себя глубоко несчастным, хотя сам не понимал почему. Однако мысль о том, что придется возвращать нож девушке, наполняла его жгучей злобой, какой он никогда не знал раньше. И потому он хмурился и бранился, потроша антилопу и разрезая потроха на тонкие кусочки, белые и тягучие, как резина, которые жевал сырыми.

Была уже середина утра, когда на сухих ветках одного из мертвых деревьев они гирляндами развесили длинные алые ленты мяса сернобыка. Дневной жар поднимался так быстро, что мясо темнело и высыхало почти мгновенно.

Было слишком жарко, чтобы спокойно есть. Сантэн вместе с Х’ани растянули еще влажную шкуру сернобыка на хрупком сооружении из высохших веток деревьев, примостившись под этим подобием навеса в надежде хоть как-нибудь укрыться от пылающего шара. Их тела охлаждали испаряющиеся жидкости из второго отдела желудка сернобыка.

На закате О’ва достал свои огненные палочки и начал трудный и длительный процесс добывания огня, но Сантэн нетерпеливо отобрала у него сухую растопку. До сих пор она слишком робела перед бушменами от сознания собственной неприспособленности, чтобы проявлять какую-нибудь инициативу. Но переход через дюны и участие в охоте на сернобыка приободрили ее, и она выложила трут, кремень и нож. Бушмены с любопытством наблюдали за ней.

Сантэн выбила столб искр и наклонилась, раздувая пламя. С криком удивления и страха бушмены суеверно попятились. Только когда костер разгорелся, Сантэн удалось их успокоить; они вернулись и дивились стали и кремню. Под руководством Сантэн О’ва быстро научился высекать искры, и радость его была непосредственной и детской.