Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

— Не припомню, когда я чувствовал такую симпатию к кому-либо, за исключением тебя, когда ты, отвергнув всех служанок, которых тебе предлагали родители, сама нашла себе Кардиксу, — с улыбкой проговорил он. — Тогда я подумал, что ты — бесценная жемчужина. Но теперь я узнал, что моя жемчужина произвела не лучик света, а прямо-таки кусочек солнца.

— Оставь в покое поэзию, дядя Публий! — отрезала озабоченная мамаша. — Я позвала тебя не за этим.

Однако Публию Рутилию Руфу представлялось крайне важным довести до ее сознания свою мысль, поэтому он уселся с ней рядом на скамью во дворике-колодце, устроенном посредине инсулы. Местечко было чудесным, поскольку второй обитатель первого этажа, всадник Гай Матий, увлекался выращиванием цветов и достиг в этом деле совершенства. Аврелия называла свой двор-колодец «вавилонскими висячими садами»: с балконов на всех этажах свисали различные растения, а вьющийся виноград за долгие годы оплел весь двор до самой крыши. Дело было летом, и сад благоухал ароматами роз, желтофиоли и фиалок; вокруг было полным-полно самых разных цветов.

— Дорогая моя малышка-племянница, — заговорил Публий Рутилий Руф серьезным голосом, взяв ее за руки и заглядывая в глаза, — попытайся меня понять. Рим уже не молод, хотя пока что я не утверждаю, что он впал в старческое слабоумие. Но прикинь: двести сорок четыре года им правили цари, затем четыреста одиннадцать лет у нас была Республика. История Рима насчитывает уже шестьсот пятьдесят пять лет, и все это время он становился все могущественнее. Но многие ли древние роды все еще способны рождать консулов, Аврелия? Корнелии, Сервилии, Валерии, Постумии, Клавдии, Эмилии, Суплиции… Юлии не давали Риму консулов уже четыре сотни лет, хотя думаю, что при жизни теперешнего поколения в курульном кресле все же побывает несколько Юлиев. Сергии слишком бедны, поэтому им пришлось заняться разведением устриц; Пинарии так бедны, что готовы на что угодно, лишь бы разбогатеть. У плебейского нобилитета дела идут лучше, чем у патрициев, и мне кажется, что если мы не проявим осторожность, то Рим окончательно перейдет во владение «новых людей», не имеющих великих предков, не чувствующих связи с корнями Рима и поэтому безразличных к тому, во что Рим превратится. — Он усилил хватку. — Аврелия, твой сын — представитель старейшего и знаменитейшего рода. Среди доживающих свой век патрицианских родов одни Фабии могут сравниться с Юлиями, но Фабиям уже три поколения приходится брать приемных детей, чтобы не пустовало курульное кресло. Истинные Фабии настолько выродились, что прячутся от людских глаз. И вот перед нами — Цезарь-младший, выходец из древнего патрицианского рода, не отстающий умом и энергией от «новых людей». Он — надежда Рима, такая твердая, какой я уж и не надеялся увидеть. Я верю: для того, чтобы вознестись еще выше, Рим должен управляться чистокровными патрициями. Я бы никогда не мог высказать этого Гаю Марию, которого люблю, но, любя, осуждаю. За свою феноменальную карьеру Гай Марий причинил Риму больше вреда, чем пятьдесят германских вторжений. Законы, которые он попрал, традиции, которые он уничтожил, прецеденты, которые он напек! Братья Гракхи по крайней мере принадлежали к нобилитету и относились к проблемам Рима хотя бы с подобием уважения к неписаным правилам, которые завещаны нам предками. Другое дело Гай Марий: он пренебрег этими правилами и сделал Рим добычей разномастных шакалов, существ, не имеющих и капли родства со старой доброй волчицей, вскормившей Ромула и Рема.

Речь эта показалась Аврелии такой увлекательной и необычной, что она слушала ее с широко распахнутыми глазами, даже не замечая, как сильно сжал Публий Рутилий Руф ее руку. Наконец-то ей предлагали нечто существенное, путеводную нить, держась за которую она с юным Цезарем могла рассчитывать выбраться из царства теней.