Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

Задвижка была хитроумно спрятана за антаблементом переднего ряда колонн маленького храма. Когда Сулла отодвинул ее, колонны разошлись посередине, как половинки двери, и внутри он увидел себя — лицо в натуральную величину и нижнюю челюсть, присоединенную к передней части шеи; позади ушей находились завязки, которые удерживали маску при надевании и прятались под париком.

Сделанное из пчелиного воска, imago было исполнено блестяще: цвет кожи был белоснежным, как у живого Суллы; брови и ресницы — темного цвета, в который он красил их по таким случаям, как заседания Сената или обеденные приемы. Красиво очерченные губы были слегка приоткрыты, потому что Сулла всегда дышал ртом, и глаза маски выглядели точной копией его жутких глаз. Однако при ближайшем рассмотрении зрачки оказывались отверстиями, через которые актер, надевший маску, мог видеть достаточно хорошо, чтобы передвигаться при помощи провожатого. Только в отношении парика Магий из Велабра не смог достичь полного подобия, потому что нигде не нашел волос точного оттенка. В Риме имелось предостаточно изготовителей париков, и фальшивые волосы, светлые или рыжие, были наиболее популярны. Первоначальными обладателями этих волос являлись варвары галльских или германских кровей — работорговцы или хозяева, нуждающиеся в деньгах, принуждали их поделиться своими гривами с местными модниками. Те волосы, что смог достать Магий, были определенно более рыжими, чем золотая шевелюра Суллы, но пышность и фасон прически — превосходны.

Сулла долго смотрел на свое изображение, не в силах очнуться от наваждения. Вот как, оказывается, он выглядит в глазах других людей. Самое безупречное серебряное зеркало не шло ни в какое сравнение с этим imago. «Я закажу скульпторам Магия несколько портретных бюстов и статую в полный рост в доспехах», — решил он. То, как он выглядит в глазах других людей, вполне удовлетворяло Суллу.

Наконец мысли Суллы вернулись к вероломству Мария, и взгляд его принял отвлеченное выражение. Затем он чуть вздрогнул и указательными пальцами зацепился за два рога на передней стороне пола храма. Восковая голова Луция Корнелия Суллы скользнула вперед, выехала на подвижном полу наружу — и вот уже маску вместе с париком можно снять с основы, которая представляла собой глиняный слепок с лица Суллы. Закрепленная на рельефе, повторяющем те же черты, защищенная от лучей солнца и пыли в своем темном, душном доме-храме, маска могла сохраняться из поколения в поколение.

Сулла снял венец из трав и водрузил его на парик своего изображения. Даже в тот день, когда эти побеги только-только вырвали из почвы Нолы, они уже были побуревшими и испачканными, потому что взяты на поле боя, где их мяли, давили, втаптывали в землю. И пальцы, что свили их в кольцо, не были умелыми и изящными пальчиками цветочницы, они принадлежали центуриону, primus pilus Марку Канулею, более привычному к сельским работам, нежели к изящному рукоделию. Теперь, семь месяцев спустя, венец высох и превратился в спутанную косицу, из которой торчали похожие на волосы корни, а листья сморщились. «Но ты еще крепок, мой прекрасный венец из трав, — подумал Сулла, поправляя его на парике, чтобы он обрамлял лицо и волосы должным образом, отодвинутый от бровей, как женская тиара. — Да, ты крепок. Ты сделан из италийской травы и сплетен римским солдатом. Ты выдержишь. Так же, как выдержу и я. И вместе мы уничтожим Гая Мария».