Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

Когда Сулла подхватил Далматику, чтобы перенести через порог, она поразилась, как легко и ловко он это сделал. Мамерк и Метелл Пий зашли, чтобы выпить по чаше вина, но после этого удалились так быстро, что новый домоправитель Хризогон, который пошел показать детям и их наставнику их комнаты, еще не успел вернуться и два других раба все еще растерянно стояли в углу внутреннего садика.

Новобрачные остались в атрии одни.

— Ну вот, жена, — откровенно сказал Сулла, — ты вышла еще за одного старика и, без сомнения, будешь вдовой во второй раз.

Эти слова показались Далматике такими жестокими, что она в изумлении уставилась на него.

— Ты вовсе не стар, Луций Корнелий!

— Пятьдесят два. Не юношеский возраст в сравнении с твоими неполными тридцатью.

— В сравнении с Марком Эмилием ты — молодой человек!

Сулла рассмеялся, закинув голову:

— Есть только одно место, где можно проверить это утверждение, — молвил он и снова подхватил ее на руки. — Сегодня ты не будешь заниматься обедом, жена! Пора в кровать.

— Но дети! Это новый для них дом!

— Я купил нового домоправителя вчера, после того как развелся с Элией, и он расторопный малый. Зовут его Хризогон. Льстивый грек не худшего толка. Такие бывают наилучшими домоправителями, как только убедятся, что хозяин видит каждую их уловку и готов в случае чего распять их. — Сулла оттопырил губу. — За твоими детьми присмотрят как нельзя лучше. Хризогону нужно добиться их расположения.

Какого рода брачные отношения были у Далматики со Скавром, стало очевидно, когда Сулла уложил новую жену на свою кровать, поскольку она тут же вскочила, открыла сундук, заранее принесенный в дом Суллы, и вытащила из него строгую длинную холщовую ночную рубашку. Пока Сулла с интересом наблюдал за ней, она повернулась к нему спиной, расстегнула свое изящное шерстяное платье кремового цвета и, крепко придерживая его под мышками, стала надевать ночную рубашку через голову, а затем под нею сняла платье; минуту назад она была в дневном уборе, а минуту спустя — одета для сна. И без единого проблеска наготы!

— Сними эту гнусную штуку, — раздался за ее спиной голос Суллы.

Далматика быстро обернулась и почувствовала, что задыхается. Сулла стоял голый, его кожа была белой, как снег, курчавые волосы на груди и в паху цветом повторяли копну волос на его голове. Это был мужчина без свисающего живота, без отвратительных старческих складок, мужчина собранный и мускулистый.

Скавру требовались, казалось, часы, чтобы, покопошившись под ее рубашкой, пощипав ее соски и потрогав ее между ног, он ощутил какие-то изменения, происходящие с его членом — единственным мужским членом, с которым она имела дело, хотя и никогда не видела его. Скавр был старомодным римлянином, исполнявшим свои сексуальные обязанности настолько скромно, насколько скромной, по его представлениям, должна была быть его жена. О том, что его сексуальные манеры были совершенно другими, когда он пользовался менее скромными женщинами, его жена не должна была знать.

Но тут был Сулла, такой же благородный и аристократичный человек, как ее покойный супруг, и тем не менее он выставлял себя перед нею без всякого стыда; его член казался таким же большим и возбужденным, как у бронзовой статуи Приапа в кабинете Скавра. Далматика была знакома с мужской и женской «сексуальной» анатомией, потому что такого рода изображения имелись в каждом доме: гениталии на гермах, на лампах, на тумбах столов, даже на росписях стен. И они даже отдаленно не соотносились с ее супружеской жизнью. Они были просто частью мебели. В супружеской жизни Цецилии Далматики наличествовал муж, который никогда не показывался ей обнаженным и который, несмотря на рождение двоих детей, насколько она знала, значительно отличался от Приапов, изображенных на мебели и убранстве.