Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

Сулле она явила то колдовство, которое он впервые познал с Юлиллой, хотя оно магически смешивалось с воспоминанием о Метробий. Он воспарил в экстатическом бреду, которого не переживал уже почти двадцать лет. «Я тоже изголодался, — подумал он с удивлением, — и даже не знал об этом! Это, оказывается, так важно, так жизненно нужно мне! А я полностью упустил это из виду».

Неудивительно было, что с того первого невероятного дня женитьбы на Далматике ничто не ранило и не задевало его глубоко: ни возгласы неодобрения на Форуме и свист тех, кто осуждал его обращение с Элией, ни злобные инсинуации таких людей, как Филипп, которые видели во всем только деньги Далматики, ни хромающая фигура Мария, опирающегося на своего мальчика, ни толчки и подмигивания Луция Декумия, ни хихиканье тех, кто считал Суллу сатиром, а вдову Скавра — соблазненной невинностью, ни горькая нотка, оставленная поздравлениями Метробия, присланными вместе с букетом анютиных глазок.

Менее чем через две недели после женитьбы они переехали в большой особняк на Палатине, возвышавшийся над Большим цирком и расположенный неподалеку от храма Великой Матери. Фрески в их доме были даже лучше, чем у Марка Ливия Друза, колонны — из цельного мрамора, мозаичные полы — лучшие в Риме, а мебель по роскоши более подходила для восточного царя, чем для римского сенатора. Сулла и Далматика хвастались столом из лимонного дерева с бесценной столешницей, на которой слои дерева создавали рисунок павлиньего глаза, поддерживаемой тумбой из слоновой кости в виде переплетенных дельфинов. Это был свадебный подарок Метелла Пия Поросенка.

Покинув дом, в котором прожил двадцать пять лет, Сулла ощутил еще одно, так необходимое ему освобождение. Ушли воспоминания об ужасной старой Клитумне и ее еще более ужасном племяннике Стихе, ушли воспоминания о Никополис, Юлилле, Марсии, Элии. И хотя с ним оставалась память о его сыне, Сулла, по крайней мере, отдалился от этого. Он больше не мог заглянуть в пустую детскую, где ему постоянно грезился призрак голенького смеющегося мальчика, скачущего к нему неизвестно откуда. С Далматикой он начал все сначала.

Риму повезло, что Сулла задержался в городе. Он давно бы уехал, если бы не Далматика. А так Луций Корнелий остался. Он мог теперь самолично проследить за своей программой облегчения долгов и обдумать пути пополнения казны. Изворачиваясь и выхватывая прибыли, где только можно, Сулла ухитрился заплатить легионам (Помпей Страбон сдержал слово и прислал очень небольшой счет на жалование) и даже выплатил часть долга Италийской Галлии. С удовлетворением он замечал, что деловая жизнь в городе постепенно возрождается.

В марте, однако, Сулла серьезно подумывал о том, чтобы оторваться от тела своей жены. Метелл Пий находился уже на юге вместе с Мамерком, Цинна и Корнут рыскали по землям марсов, а Помпей Страбон — вместе со своим сыном, но без чудесного автора писем, без этого Туллия Цицерона, — прокрадывался куда-то в Умбрии.

Но оставалось сделать еще одну вещь. Сулла занялся этим за день до отъезда, поскольку тут не требовалось принятия закона. Нужна была лишь поддержка цензоров. Однако цензоры откровенно тянули время, ссылаясь на технические ошибки при своих выборах и подстраховываясь на случай, если станет слишком жарко и благоразумие заставит их подать в отставку. Когда авгуры указали им на необходимость провести некий незначительный обряд, они отказались сделать это.