Битва за Рим (Венец из трав) - Колин Маккалоу (1991)

— Ты употребил правильное время глагола, мой сын, — была. Эта глупая женщина лишится из-за тебя головы.

Прекрасно зная, что Марий просто раздражен тем, что им необходимо двигаться дальше, Марий-младший продолжал ухмыляться. Судьба Саламбо не волновала ни одного из них, — она сама знала, на что шла.

— Однако это плохо, — попытался все же выразить хоть какое-то сожаление Марий-младший, — она действительно была…

— Прекрати! — резко оборвал его отец. — Если бы ты был пониже ростом или я хотя бы мог устоять на одной ноге, то другой дал бы тебе пинка и выбил бы тебе зубы. Нам так спокойно жилось в Нумидии!

— Ударь меня, если хочешь, — отозвался Марий-младший, наклоняясь и дурашливо подставляя свой зад, пошире расставив ноги и опустив голову до колен. А чего ему бояться? Его преступление было такого сорта, какое любой отец всегда с удовольствием простит сыну. А кроме того, еще никогда в жизни молодой Марий не чувствовал на себе руку отца.

Тут Марий жестом подозвал преданного Бургунда, который обхватил его за талию, чтобы тот мог удержать равновесие. Задрав правую ногу, Марий со всей силой ударил сына тяжелым башмаком в чувствительное место между ягодиц. То, что Марий-младший не потерял сознания, делало честь его выдержке, но боль была ужасной. Несколько дней после этого он страшно мучился, с трудом убеждая себя, что отец ударил его так сильно не с обдуманной злобой — просто он недооценил отцовские чувства.

Из Икозия они отплыли на восток и двинулись вдоль североафриканского побережья, больше не приставая к берегу вплоть до нового места назначения Гая Мария — острова Церцина. Здесь наконец они обрели безопасную гавань. На этом острове обитало несколько тысяч ветеранов из числа легионеров Мария. Они вели самый мирный образ жизни. Немного устав от выращивания пшеницы на небольших, в сотню югеров, участках земли, седые ветераны приняли своего старого командира с распростертыми объятиями. Они много сделали для него и его сына и поклялись, что захватят Рим, освободив его от Суллы, и тогда полководец сможет по достоинству вознаградить их за верность ему и свободе.

После того, как Гай Марий наградил своего сына столь жестоким пинком, Марий-младший стал крайне внимательно наблюдать за отцом. С грустью он замечал множество признаков разрушения его умственных способностей. Марию-младшему оставалось только удивляться своему отцу. Сын многое ему прощал, помня о том, кем был Гай Марий. Тем более что иногда Гай Марий сосредоточивался, напрягал всю свою волю и казался совершенно нормальным. Тому, кто не видел старика слишком часто или слишком близко, казалось, что с ним ничего плохого не происходит, за исключением разве что временной потери памяти. Иногда Марий вдруг начинал смотреть вокруг с непонятным удивлением или становился крайне рассеянным, если предмет разговора утрачивал для него интерес. Выдержит ли он седьмое консульство? Марий-младший сильно сомневался в этом.

* * *

Союз между новыми консулами, Гнеем Октавием Рузоном и Луцием Корнелием Цинной, в лучшем случае был нелегким, а в худшем случае оборачивался серией публичных споров в Сенате и на Форуме, а весь Рим решал, кому из двоих присудить победу. Предыдущая попытка — и попытка яростная! — предъявить Сулле обвинение в perduellio больше не возобновлялась, после того как Помпей Страбон прислал Цинне короткое письмо. Страбон предупреждал Цинну, что если тот хочет оставаться консулом, а его «дрессированные» народные трибуны желают сохранить себе жизнь, то следует оставить Луция Корнелия Суллу в покое и позволить ему отбыть на Восток. Цинна знал, что Октавий был человеком Помпея Страбона и что все вооруженные легионы в Италии принадлежат двум верным сторонникам Суллы. У консула Цинны состоялся тяжелый разговор с народными трибунами Вергилием и Магием, не желавшими прекращать борьбу. Цинна предупредил их, что, если они не уймутся, он перейдет на другую сторону, вступит в союз с Октавием и выкинет их с Форума и из Рима.